Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бавкида трогательно заботится о своем престарелом муже Филемоне, прося забредшего к ним путника понизить голос, чтобы не нарушить сон Филемона. Старикам говорят о планах Фауста расчистить всю эту землю, но им обещают, что позволят остаться на месте. Но Фауст противоречив.
Он посылает Мефистофеля сообщить старикам, что их переселят в новый дом. Но Мефистофель возвращается, сообщая, что там случилась драка с незнакомцем.
Об их доме:
Фауст взрывается от негодования:
Но он уже полностью захвачен своими грандиозными планами по окультуриванию мира.
Это, бесспорно, лучший из аспектов промышленной революции – иллюстрация достойного всяческой похвалы прогресса! Постройка защитных дамб, организация для людей ферм – дело благородное. Интересно, что Кеннет Кларк, описывая особенности искусства прошлых времен, обращает внимание на те фотографии девятнадцатого века, на которых запечатлены не живописные картины, а поезда, мосты и туннели, другие конструкции, воплощавшие собой инженерное искусство того времени, результаты труда мужчин, а не женщин. Сэмюэл Смайлс – английский автор девятнадцатого века – написал свою книгу «Жизнеописания инженеров», явно противопоставляя ее написанной во времена итальянского Ренессанса книге Вазари «Жизнеописания художников». Тогда это выглядело так, будто патриархальные представления о жизни почти достигли своего высшего могущества.
Но не совсем. Фауст так и не может воспринять Заботу (это любопытный персонаж, введенный в пьесу для проверки Фауста[190]). Оставляя его в печальном настроении,
Забота говорит:
Фауст подходит к тому моменту, когда уже почти готов произнести роковые слова, которые означали бы нарушение его первоначального обещания, данного Мефистофелю:
Мефистофель не слышит слов «тогда сказал бы». Но такое заявление в любом случае субъективно является проигрышем дьяволу. Как бы сказал Фрейд, Фауст допускает для себя возможность состояния удовлетворенности, а это и есть фактически капитуляция перед Мефистофелем. Отрицания не имеют значения в снах или других фазах бессознательного. В человеческом мозгу просто всплывает образ какой-то персоны или вещи – этого достаточно. В этот момент Фауст, наконец, допускает возможность достижения спокойствия и счастья. Так что это важнейшее пари проиграно!
Спасение Фауста
Фауст падает замертво, и дьявол подхватывает его тело со следующими словами:
«Слева раскрывается страшная адская пасть», – такова при этом сценическая ремарка.
Но к нашему вящему удивлению, планы дьявола нарушаются хором юных ангелов – вестников милосердия, которые появляются и разбрасывают перед Мефистофелем розы. Их песнь:
Мефистофель не только смущен окружающим его водоворотом из лепестков роз, но он также – и больше всего – испытывает сексуальное влечение к этим юным ангелам[191]. Действительно, эта сцена несколько комична и феерична: дьявол попался в свою собственную ловушку сексуального вожделения! Вероятно, Гете в душе посмеивался, описывая все это: дьявол пытается отбиться от ангелов, но безрезультатно – из-за своих собственных неконтролируемых сексуальных влечений («Премилые какие мальчуганы!»[192]). Хор ангелов продолжает петь свою песню: