Дьявол продолжает свои рассуждения о связи болезни и творчества:

И еще я хочу сказать, что творческая, одаряющая гениальностью болезнь, болезнь, которая с ходу берет препятствия и галопом, на скакуне, в отважном хмелю перемахивает со скалы на скалу, жизни в тысячу раз милее, чем здоровье, плетущееся пехом. Никогда не слыхал я большей глупости, чем утверждение, будто от больных исходит только больное. Творческая личность хватает отважный продукт болезни, съедает, переваривает его, и стоит ей только его усвоить, это уже здоровье… Твоя болезнь даст им вкусить здоровье, и в них ты будешь здоров.

Другими словами, из нашей вполне осознаваемой болезни, из признания своего болезненного состояния может родиться великое творческое вдохновение, именно поэтому на протяжении всей истории прослеживается такая тесная связь между болезнью и творчеством.

Манн снова утверждает, что креативность процветает на почве болезненности, а расстройство здоровья является процессом, в котором творческая личность порождает новые формы – из чего-то бесформенного создает новую форму. Проблема состоит в том, что наша культура застряла в середине этого процесса, ей только еще предстоит обрести свой новый Ренессанс. Мы еще не открыли наш собственный метод обретения здоровья через целительную силу произведений искусства.

Сатана затем повторяет свое условие: для Адриана любовь находится под запретом, его жизнь должна быть наполнена холодом. «Ты будешь наслаждаться этим бытием целую вечность, наполненную трудом человеческой жизни». Когда же песочные часы покажут, что время вышло, тогда дьявол «волен хозяйничать по-своему, как захочу, так и управлюсь, тут уж деликатное создание Господне навеки мое – с душой и телом, с плотью и кровью, с пожитками и потрохами…»

Плач доктора Фаустуса

Ближе к концу повествования, в котором Манн излагает свою версию этого мифа, Адриан приглашает знакомых и почитателей в свое гнездо отшельника под предлогом представления им своего самого великого произведения – симфонической кантаты «Плач доктора Фаустуса». Но когда все приглашенные собрались, Адриан начинает перед ними исповедоваться: «Двадцати одного года от роду я сочетался с сатаной». Он продолжает рассказывать о своей жизни, неся всякий вздор, являющийся характерным признаком того, что сифилис сделал свое дело. Напряженная и тяжелая тишина заполняет комнату. Присутствующие начинают беспокоиться, видя, что Адриан потерял рассудок. Один из присутствующих – доктор – громким шепотом говорит, что «этот человек безумен». Некоторые люди в смущении покидают комнату. Адриан продолжает свою мало связную речь, в конце которой он, склонившись над роялем, падает как подкошенный, сраженный и парализованный ударом.

Сельская жительница, которая вела хозяйство в доме Адриана, проталкивается к нему сквозь толпу гостей, поднимает ему голову, упрекая всех собравшихся уважаемых людей в том, что у них отсутствует простая человеческая доброта, которая требует заботы об Адриане. Его увозят в больницу. Его единственный, понастоящему преданный ему друг – Серенус – позднее навещает его там и обнаруживает, что Адриан в полном маразме.

Далее следует эпилог, в котором говорится о деградации Германии, – это самая важная часть всей книги. В этом эпилоге Манн громко и отчетливо чеканит свои выводы о том, что читатель сам думает обо всех этих годах – о том, что Гитлер и его сподручные олицетворяют собой «государство-чудовище», а затем «приказывают своим лейб-медикам дать им яду, а потом облить тела бензином и поджечь, дабы ничего, ничего от них не осталось… Германия по вине этих негодяев безнадежно разрушена». Манн завершает свою разрывающую душу книгу тем, что умоляет Бога быть милосердным к его народу, к его друзьям, к его родине. «Кончено. Старый человек, согбенный, почти сломленный ужасами времени, в котором он писал, и теми, что стали содержанием его труда».

Этот «плач» глубоко трогает душу. Но по поводу этого мифа сразу возникает следующий вопрос: в какого рода зле был повинен Адриан? Кто есть тот персонаж фаустианского типа, который нес на себе бремя вины? В интерпретации Манна – это весь народ Германии. Фаустус у Марлоу, Фауст у Гете грешны, их грехи очевидны: первый попытался узурпировать роль Бога, второй был охвачен стремлением заполучить себе всемогущество и испытать все чувственные наслаждения ради того, чтобы познать, что это такое. Но Адриан не повинен ни в каком явном грехе; совершенно очевидно, что он никак не виноват в смерти того маленького мальчика, которого больше всего любил; он не сгубил, не убил абсолютно никого. И независимо от того, является кто-то поклонником додекафонии или ее противником, ее изобретение никак нельзя считать чем-то греховным.

Прежде всего Манн озабочен виной, которую несет в себе каждый из нас, – виной за грехи всего нашего общества, частью которого мы являемся. Основной источник вины и зла, о котором этот миф, заключается в том, что Германия сама стала таким Фаустом и что Германия несет свое наказание. Поэтому «виновник» тут не персонифицирован – «виновником» выступает целая нация, которая является символом того фаустианского зла, носителем которого являются все народы Запада. Это совместная вина, коллективная вина целых народов.

Очень важно, что в центре находится Германия – страна, внесшая великий вклад в искусство, философию, музыку и науку. Это превосходство немецких достижений дало право философу Гегелю еще за полвека[204] до Гитлера и нацизма утверждать, что Германия с ее величайшей культурой является воплощением достижений всей эволюции человечества. Такая Германия стала Икаром, воспарившим слишком высоко, а потому пала в пропасть своей гибели и разрушения во времена господства нацизма.

Эту вину следует возложить также на всех нас на Западе – тех, кто обременил Германию непосильными контрибуционными долгами по Версальскому договору. Германия стала Фаустом нашего времени, оказалась разбита и погибла под руинами берлинских бункеров, в которых главные злодеи – Гитлер и его окружение – приказали «своим лейб-медикам дать им яду» и желали, чтобы Германия оказалась «безнадежно разрушена». Полное разрушение величайших произведений искусства в Дрездене, массовое убийство двадцати миллионов русских, пытки и убийство шести миллионов евреев – это все настолько ужасно, что не укладывается в наше воображение. Эти факты являют нам самую впечатляющую и достоверную картину мифа о Фаусте, его воплощение в жизнь со времен издания книги «Безобразная жизнь и заслуженная смерть доктора Иоганна Фаустуса»[205].