И тут же, будто накликав, она увидела его сквозь стекляннуюстену первого этажа. Поль приплясывал от нетерпения перед полицейским (уступеней уже стояли несколько машин и прибывали все новые), бестолковоразмахивая руками. Рядом жестикулировала маман, впрочем, ее телодвижения былигораздо «содержательней».

Вот она вскинула руки к голове и обрисовала нечто вродепоникшего гриба. Потом покрутила пальцами около глаз. После чего изобразиланекое порханье за плечами.

«Да ведь это она меня описывает! – догадалась Тина. –Шляпка, цветы, очки, шарфик…»

Полицейский с пониманием кивнул и ринулся к дверям, изкоторых выплескивался бурный человеческий поток. Тина попыталась задержаться,но толпа неумолимо влекла ее к выходу – не остановишься. Она едва моглапошевелить рукой, но все-таки ухитрилась поднять ее и стащить с себя шарфик,очки и шляпку. Шляпку было очень жаль, но делать нечего. Затем все «улики»исчезли под ногами толпы. Какое счастье, что в этом столпотворении шляпка и всепрочее будут неминуемо затоптаны. И никто, при всем желании, не сможет нагнуться,подобрать их и преподнести владелице с пресловутой галльской галантностью:«Мадам, кажется, вы уронили?..»

Людской поток вынес Тину на ступени, протащил мимополицейских, мимо Поля и его маман, которые разве что не подпрыгивали, пытаясьразглядеть в толпе пресловутые очки и белые цветы.

«Ждите ответа!» – злорадно ухмыльнулась Тина и, кое-каквыбравшись из «стремнины», остановилась. Уставилась на двери «Пассажа».

Ну где же он, о господи, где он?! Что, пропускает впередженщин и детей? Или она его просто не заметила?

Ну да, слишком много народу. Вполне возможно, Георгий ужевышел и стоит где-нибудь в толпе, озираясь и пытаясь понять, почудилась емуТина в шляпке или…

А рядом с ним небось топчется Зоя, и уж этот-то глаз-алмазвысмотрит свою жертву в любой толпе!

Тина резко повернулась и побежала к такси, выстроившимсявдоль тротуара. Машины были нарядного красновато-оранжевого цвета – цветапереспелой хурмы, и Тина, увидев их, невольно почувствовала как бы некуювязкость во рту. Она поспешно утерла губы – хотя вытирать следовало бы глаза.

Да ведь она плачет! Идет по неправдоподобно наряднойзаграничной улице – и плачет. И если бы встретился ей сейчас какой-нибудьвеликий утешитель и спросил: о чем, милая, плачешь, почему слезы льешь, – чтосказала бы Тина?

– «Великий Император», – проговорила Тина, забравшись впервое попавшееся такси. – То есть это, пардон, «Ле гран эмперёр», силь ву пле!

– Авек плезир! – последовал ответ, и такси покатило попроспекту.

Тина старалась не дышать, чтобы не всхлипывать. Ехали минутдесять, но казалось – целую вечность. Лифт… поджатые губы гадкогомальчишки-лифтера… шестой этаж, дверь с цифрами 646.

Заперто! Нет, Георгий не мог вернуться так быстро. Тинаспустилась к портье, взяла ключи.

Наконец вошла в номер. Она-то вчера порадовалась, что окнавыходят не на шумный бульвар, а в тихий, тенистый парк. Сейчас могла бывысунуться, следить, не появится ли Георгий, не идет ли за ним в некоторомотдалении вертлявая, долговязая девка…

Зоя, Зоя… Георгий говорил, что никогда не слышал это имя. Онне знал о ней, но это вовсе не значит, что Зоя не знала о нем!

Может, он уже не вернется. Может быть, Тина сыграла на рукуубийце и в толчее, возникшей у входа, киллерша незаметно достала из сумкипистолетик с глушителем или нож-кастет, которым очень удобно убивать незаметно.И вскоре в этом номере появится полиция, чтобы равнодушно сообщить ужаснуюновость, а заодно узнать, кем Тина приходится Георгию Кайсарову. Вернее,приходилась…

Никем, скажет она. Валентину была никем, теперь вот иГеоргию…

Да что за напасть, что за жуткое совпадение: оба человека,которых любила Тина, стали жертвами одной и той же гадины!

Бледное сосредоточенное лицо Валентина, сидящего возлежелтых цветов дрока в ожидании смерти… Оно, это лицо, вдруг возникло перед ней.Его убили у нее на глазах, а она ничего не могла сделать, чтобы спасти его… Да,ничего. А вот Георгия она спасти могла, однако не сделала этого.

Сердце заболело так внезапно, так сильно… В груди давило, ноглаза оставались сухими.

Он-то ведь не думал о собственной безопасности, когда прыгалза тобой на полном ходу «Метеора». И каждую минуту готов был нарваться на пулю,когда вытаскивал тебя из оцепления Виталия, Славика и того белобрысого.

Он-то… А ты?

И еще один вопрос задай себе. Случалось ли с тобой в жизнитакое? С сердцем твоим – случалось? Разве тихая, приличная тоска, в которой тыжила после смерти Валентина, сравнима с болью, скрутившей тебя сейчас? А ведьеще ничего, в сущности, не случилось. Но если случится – ты в жизни себе этогоне простишь!

Выскочила в коридор. Лифта ни одного – как назло!Остановилась, надавила пальцем на кнопку вызова. Кнопка расплывалась передглазами. Да и все вокруг теряло очертания. Опять слезы, но что в них проку?Слезами горю не поможешь. Неужели уже не поможешь?..

Ладно. Что бы там ни было – только бы скорее. Зоина пуля, вконце концов, ерунда и милосердие по сравнению с этой неизвестностью.

Лифт загудел, возвещая о своем прибытии. Тина рвануласьвперед – и налетела на какого-то высокого мужчину, выходившего из лифта.

– Далеко собралась? – спросил он по-русски. Некуда, нупросто некуда деваться от этих соотечественников!

Попыталась обойти незнакомца, но тот почему-то крепко держалее за плечи и не отпускал. Вскинула в бешенстве глаза – и не вдруг осознала,что перед ней Георгий.

Пол закачался под ногами, словно весь этаж вдруг превратилсяв кабину огромного тряского лифта. А может, это был сейсмический толчок?Впрочем, ей сейчас все безразлично, тем более взгляд гаденыша-лифтера, соскорбленным видом поджавшего губы. Наверное, этот юнец был блюстителемнравственности и полагал неприличным, когда в общественных местах женщины,заливаясь слезами, бросаются мужчинам на шею, а те подхватывают их на руки иуносят в номер. Возможно, богатый опыт подсказывал лифтеру, что дружескими увещеваниямиподобные ситуации не заканчиваются?..

* * *

Тина лежала на ковре и чувствовала, как по спине пробегаютмурашки. Здесь, внизу, легкое «дыхание» кондиционера казалось сквозняком. Надобы чем-нибудь накрыться, но она скорее согласилась бы тут же умереть отвоспаления легких, чем высвободиться из объятий Георгия. И никакой это неозноб, а сладкие судороги блаженства…