— Все, все.

— Извини. — она коснулась губами его шеи. Он прижалсягубами к ее лбу. Она улыбнулась. — Круг утратил лоск.

— Это не имеет значения. Нас уже не снимают.

Возле гигантского праздничного стола в форме морского коньказарыдала женщина. Музыканты заиграли громче. Небо пестрило люминесцентнымиогоньками морских звезд, которые плыли по наводящему лучу. Одна из звездокропила Мура и Леоту соленой водой.

— Завтра улетаем?

— Да, — ответила она.

— Как насчет Испании? Сейчас там сезон созреваниявишен. Праздник Хуэгос Флоралес де ла Вендимья Херезана. Возможно, последний.

— Опять фейерверки, — вздохнула она. —Слишком шумно.

— Зато весело.

— Весело. — Она скривила губы. — Давай лучшепосетим Швейцарию. Притворимся, будто мы совсем старенькие и дряхлые. Илипридумаем еще что-нибудь романтичное.

— Некрофилка! — Мур поскользнулся на влажном пятнеи едва не упал. Лучше уединиться в горной Шотландии на берегу какого-нибудьлоха. У тебя был бы твой любимый туман, а у меня — парное молоко исоусированный табак…

— Нет! — воскликнула она, перекрывая пьянуюболтовню окружающих. Лучше в Нью-Гэмпшир.

— А почему не в Шотландию?

— Я еще ни разу не бывала в Нью-Гэмпшире.

— А я бывал, и мне там не понравилось. Точь-в-точь какна Луне, если судить по твоему описанию.

В этот миг моль задела крылом пламя свечи. Раздался грохот.

В зеленых небесах медленно вытянулась холодная чернаямолния. Пошел мелкий дождь.

Пока Леота сбрасывала туфли, Мур схватил с пролетающего надего левым плечом подноса бокал и, осушив, поставил обратно.

— Похоже, здесь разбавляют напитки водой.

— Кругу приходится экономить, — сказала она.

Мур заметил Юнгера. Тот смотрел на них, стоя на краю зала сбокалом в руке.

— Я вижу Юнгера.

— И я. Он еле на ногах держится.

— Мы тоже. — Мур рассмеялся.

Шевелюра толстого барда представляла собой снежный хаос;левый глаз заплыл огромным синяком. Что-то пробормотав, Юнгер выронил бокал ирухнул ничком. Никто не пришел к нему на помощь.

— Похоже, он опять слишком увлекся.

— Бедный Юнгер, — равнодушно произнеслаЛеота. — А ведь мы с ним давно знакомы.

Дождь лил не переставая, и танцоры казались марионетками вруках неопытных кукольников.

— Они летят! — закричал человек в красной мантии,и простер руки к небу. — Снижаются!

Мур не узнал этого человека. Очевидно, он был не из Круга.

Все головы, способные соображать, разом запрокинулисьнавстречу каплям дождя. В безоблачной зелени быстро разрастались силуэты трехсеребристых дирижаблей.

— Мы спасены!

Ансамбль, словно маятник посредине траектории, на мгновениезамер и заиграл вновь: «Спокойной ночи, леди, спокойной ночи, леди…»

— Мы будем жить!

Леота сжала ладонь Мура.

— …Мы весело летим куда глаза глядят… — пелиголоса.

— Куда глаза глядят, — повторила Леота.

— Мы весело летим, — сказал Мур.

— …Над синевою моря, под небом голубым…

Спустя круго-месяц после этого происшествия, едва необернувшегося катастрофой для Круга (то есть, в год две тысячи девятнадцатыйэпохи правления Повелителя и Президента Нашего Гамберта, через двенадцать летпосле приснопамятного моретрясения) Мур и Леота стояли у стены Обители Сна наодном из островов Бермудского архипелага.

Светало.

— Кажется, я люблю тебя, — сказал он.

— Хорошо, что любовь не требует доказательств. —Леота прикурила от его зажигалки. — Я бы не поверила никакимдоказательствам. Я вообще ничему не верю.

— Двадцать лет тому назад я встретил на Балу красивуюженщину. Я танцевал с ней…

— Пять недель тому назад, — поправила она.

— …и подумал: интересно, захочет ли она когда-нибудьвыйти из Круга и снова стать человеком, и оставаться им до гробовой доски?

— Мне и самой нередко приходят в голову подобные мысли.Особенно, когда мерзко на душе. Нет, Элвин, эта женщина не выйдет из Круга. Вовсяком случае, до тех пор, пока не станет старой и некрасивой.

— То есть, никогда, — заключил он.

— Ты благороден. — Она выпустила к звездам струйкудыма и коснулась холодной стены. — Когда-нибудь ее перестанут замечать, аесли кто и посмотрит, то лишь затем, чтобы сравнить ее с какой-нибудькрасавицей далекого будущего. А может быть, это произойдет скоро, если в миревдруг изменятся критерии красоты. Как только это случится, она пересядет изэкспресса на обычный пассажирский поезд.

— И на какой бы станции она ни вышла, ее будет окружатьчужой мир, сказал Мур. — Похоже, он ежедневно меняется до неузнаваемости.Прошлой ночью… виноват, в прошлом году я встретил бывшего однокашника. Онназывал меня «сынок», «мальчик», «малыш» — причем не в шутку. Он основательноиспортил мне аппетит.

— Знаешь ли ты, куда мы идем? — спросил Мур, когдаона повернулась к засыпающему саду. — Туда, откуда не возвращаются. Внебытие. Пока мы спим, мир идет своей дорогой.

— Это помогает сберечь силы, — сказала она черезнесколько секунд. Стимулирует. Вдохновляет. Я об отсутствии привязанностей. Всев мире тленно, кроме нас. Время и пространство не властны над нами, если у наснет привязанностей.

— Ни к кому и ни к чему?

— Ни к кому и ни к чему.

— А тебе не кажется, что все это — великий розыгрыш?

— Ты о чем?

— О том, что с нами происходит. Представь, что всенаселение планеты — мужчины, женщины, дети — год назад погибло при вторжении сАльфы Центавра. Все, кроме нас, замороженных. Предположим, инопланетянераспространили смертоносные бациллы…

— Я читала, в созвездии Центавра нет жизни.