Операция за операцией… К удивлению врачей клиники, несмотряна все сложности, глубокие ожоги лечились успешно, угроза ампутации конечностейосталась в прошлом. Я находилась под постоянным наблюдением, персоналкруглосуточно следил за основными показателями жизнедеятельности и гомеостаза.Держали меня в стерильной палате.

Прошло немало времени, прежде чем я смогла сидеть ивставать. Бинты скрывали от меня мое уродство. Все перевязки делали поднаркозом, потому что от дикой боли я тут же теряла сознание. Самый страшныймомент настал, когда с меня сняли бинты и я первый раз посмотрела в зеркало. Яувидела обезображенную девушку, тело которой покрывали страшные рубцы. Аскольдспециально прилетел в тот день. Увидев мои глаза и услышав глухие стоны,которые вырывались из моей груди, он подошел ближе и осторожно прижал к себе.

– Яна, не переживай ты так. Будем делать пластику до техпор, пока внешность тебя не устроит и рубцов не станет как можно меньше. Тыверишь, что все будет хорошо?

Я посмотрела на Аскольда глазами, полными слез, и в знаксогласия закрыла и открыла глаза.

– Не плачь, родная. Самое страшное уже позади.

Я уткнулась в грудь мужчине, который неожиданно стал дляменя таким близким, и подумала, что самое страшное еще впереди. Меня ждалачереда сложнейших пластических операций. Столько всего предстоит вынести…Теперь уже врачи верили в хороший исход и постоянно внушали, что организм уменя молодой, справится.

Каждый день, проведенный в клинике, стоил больших денег,поэтому персонал здесь был крайне обходительным. Часы напролет я смотрела вокно на прогуливающихся в парке людей и однажды не выдержала. Взяла мобильный,заботливо оставленный мне Аскольдом, чтобы я писала ему сообщения (так какговорить все равно не умею), и набрала телефон Матвея.

Услышав на том конце провода голос мужа, я ощутила, как уменя учащенно заколотилось сердце. Мне хотелось закричать в трубку, но я немогла… Вот уже долгое время я была лишена подобной возможности и страшнозавидовала тем, кто умел говорить. Голос Матвея показался довольно оживленным,даже веселым. Я слушала его, обливаясь слезами. Как он живет без меня?

– Алло! – кричал мой муж. – Говорите, слушаю! Есливам нечего сказать, то не хрена сюда звонить! – Матвей усмехнулся, и втрубке послышались быстрые гудки.

Набрав мамин номер, я услышала ее родной голос и опять несмогла не заплакать. Он был слишком тихим, грустным, каким-то глубоконесчастным.

Дав «отбой», я машинально набрала номер Аскольда и, услышавна том конце провода пьяный женский смех, тут же сбросила вызов. Стало как-топусто и одиноко. Значит, Аскольд коротает вечера не один. Я пыталась убедитьсебя, что это совершенно чужой для меня человек, я не имею права его ревноватьи уж тем более заявлять на него права. Я и так должна быть благодарна ему завсе, что он для меня делает и еще будет делать. Если бы не он и его деньги, яумерла бы через несколько дней после авиакатастрофы. Я и сама не могла понять,почему на душе кошки скребли. Наверное, это от того, что я вообразила, будтоесть такие мужчины, которых в этой жизни интересует только одна женщина.Ошиблась: их нет. Времена супружеской верности давно закончились. Хотя, еслиразобраться, Аскольд не бросил свою Яну. Он всячески за нее борется, пытаетсявырвать ее из лап смерти и регулярно мотается к ней в клинику, оплачиваябешеные счета. Но он ведь мужчина… И этим все сказано. У него мужскиепотребности, природные инстинкты, которые он, в силу законов все той жеприроды, просто не может сдерживать. И вообще чего я так взбунтовалась? Он жечужой мужчина… ЧУЖОЙ. И он достоин уважения за то благородство, с которымотносится к своей Яне. Пусть даже он с ней из-за жалости. Не важно. Самоеглавное, что он с ней…

Не успела я об этом подумать, как на мобильный пришлосообщение от Аскольда:

«Яна, ты мне сейчас звонила и молчала в трубку?»

«Да, – защелкала я клавишами. – Мне остаетсятолько молчать. Я же не умею говорить».

«Если ты не умеешь говорить, зачем звонить? Мы жедоговорились, что ты будешь писать эсэмэски». Судя по всему, Аскольд нервничал.Он не хотел, чтобы жена, которой и без того плохо, догадалась о егопохождениях.

«Хотела услышать твой голос. Ты не один?»

«С друзьями. Ты подумала, что я с женщиной?»

«Я слышала ее пьяный смех».

«Я же объяснил, что встречаюсь с друзьями. Это жена одногоиз них».

«Я тебе доверяю, – поспешила успокоить его я. –Аскольд, у меня просьба. Когда ты ко мне прилетишь, захвати, пожалуйста,подборку газет о крушении нашего самолета».

«Зачем тебе это?»

«Я просто хочу все вспомнить и узнать, кто остался жив, акто погиб».

«Главное, что ты осталась жива. Зачем бередить старые раны?»

«Я очень тебя прошу».

«Как скажешь, любимая. Только где я возьму эти газеты?Столько времени уже прошло…»

«Поищи в каких-нибудь архивах или в библиотеке».

«Для тебя все, что угодно».

«Спокойной ночи, любимый», – отправила я по–следнеесообщение, понимая, что Аскольду некогда со мной переписываться, ведь его ждетженщина.

«Спокойной ночи, любимая».

Когда Аскольд приехал с потрясающим букетом розовых роз, ясидела у окна и смотрела в сторону парка, где прогуливались пациенты клиники. Яникогда не выходила на улицу. Мне было страшно пугать людей своим уродством. Вто же время я понимала, что моей внешностью тут вряд ли кого-то испугаешь,потому что в этой клинике лежали только люди с тяжелыми ожогами. Одним словом,человека с безупречной внешностью здесь было не найти. У большинства пациентовклиники был один шанс из ста на то, чтобы выжить. А я так вообще припоступлении сюда относилась к бедолагам, у которых практически не было никакихшансов. В моей ситуации все решил СЛУЧАЙ. Все эти многочисленные трубки… ОдномуБогу известно, как я от них устала…

– Яна, дорогая, как ты здесь у меня?