В Глафире словно сидело два человека. Один — светлая,радостная личность, любившая запечатлевать животных, другой — мрачный субъект,предпочитавший писать темными красками всякие гадости. Но Петр Фадеевичстарательно делал вид, что не замечает шизофренического раздвоения личностисупруги. Он сумел организовать ее выставку. Глафира продала пару полотен ипочувствовала себя счастливой.

Психиатры только качали головами.

— Кто бы мог подумать, — не удержался однаждыпрофессор Кох, наблюдавший Глафиру, — ведь процесс необратимый, а вашажена прямо переродилась.

Услыхав эти недоуменные слова светила, суеверный ПетрФадеевич сплюнул и перекрестился: он очень боялся, что супругу сглазят.

В течение пяти лет Глафира казалась совершенно нормальной,может, чуть слишком экзальтированной дамой, но потом неожиданно случилосьнесчастье. Ровно полгода Глафира писала свой портрет, однажды утром она мрачносообщила мужу:

— Картина закончена.

— Ну-ка, — засуетился Петр Фадеевич, — покажимне ее скорей!

Жена провела его к себе. Петр Фадеевич принялся нахваливатьавтопортрет супруги в роскошном сером платье. Когда фонтан восторженных словиссяк, художница сурово заявила:

— Теперь я вижу: вещь недописана!

— Что ты, душечка, — залебезил несчастный ПетрФадеевич, — потрясающее полотно, лучшая твоя работа, многие умерли, несоздав ничего подобного.

— Значит, полагаешь, я могу со спокойной душой сойти вмогилу? — криво усмехнулась жена.

— Ну и ерунда взбрела тебе в голову! — испугалсямуж.

Внезапно Глафира встала, схватила кисть, окунула ее в алуюкраску и поставила на холст пятно.

— Что ты делаешь! — воскликнул ПетрФадеевич. — Надо немедленно стереть!

— Пусть будет так! — отчеканила Глафира. —Теперь сходство полное!

Петр Фадеевич только хлопал глазами, потом он увидел, чтожена пришла в хорошее настроение, и тоже повеселел. Вечер провели чудесно,играли в карты и даже выпили вина. Петр Фадеевич лег спать счастливымчеловеком.

Утром он нашел жену возле злополучного автопортрета мертвой,одетой в роскошное бальное платье серого цвета с воланчиками, рюшечками икружавчиками. Но самое странное было то, что в шее трупа, чуть повыше ключиц,там, где на портрете виднелось красное пятно, торчали ножницы. Глафирапокончила с собой самым ужасным способом.

Петр Фадеевич сам едва не рехнулся, поняв, что жена задумалалишить себя жизни вчера, в тот момент, когда решила «дописать» портрет.

Глафиру Анисимовну похоронили. Ее картины остались висеть настенах, и Сережа вырос в полной уверенности, что его мать гениальнаяживописица. Сам он тоже баловался красками и до сих пор в редкие минуты отдыхастановился к мольберту.

— Понятно теперь, почему в доме нет никаких картин,кроме этих? — спросила Лариса.

Я кивнул:

— В общем, да. Очевидно, у Сергея Петровича простожелезные нервы!

— Отчего вы пришли к такому выводу? — изумиласьэкономка.

— Ну я бы не хотел повесить у себя в доме портрет стакой мрачной историей. И это жуткое пятно! Оно совершенно не потемнело отвремени!

— Какое пятно? — пробормотала Лариса.

— Ну вы же сами рассказали про него! На шее, у ключицы!Смотреть и вспоминать, как твоя мать покончила с собой! Бр! Согласитесь,малоприятное занятие!

— Там нет никакого пятна! — подскочила экономка.

Я уставился на нее в недоумении:

— Но вы только что так красочно живописали семейнуютрагедию Кузьминских, или я чего-то не понял? Глафира Анисимовна ткнула вполотно кистью с алой краской…

— Да, — перебила меня Лариса, — именно так иобстояло дело. Только Петр Фадеевич смыл растворителем свежую метку, оставилпортрет без пятна. У этой истории имеется жуткое продолжение.

— Какое? — осторожно спросил я.

— Несколько лет автопортрет жены висел в гостиной,потом на нем неожиданно опять появилась пурпурная отметина, — замогильнымшепотом продолжала экономка, — в том самом месте, где прикоснуласькисточкой несчастная Глафира. Петр Фадеевич чуть не скончался от ужаса, когдаувидел пятно! Он к тому времени уже был женат во второй раз! И знаете что?

— Что? — обалдело спросил я, чувствуя, как поспине отчего-то бежит дрожь.

— Его новая супруга Варвара была обнаружена наследующий день мертвая, в гостиной, около картины, — зашипелаэкономка, — в шее бедняжки торчали ножницы. А пятно таинственным образомпропало с полотна!

Я попытался улыбнуться. Когда-то в детстве мы с приятелямиобожали страшилки. Перед глазами встал чердак дачи Тины Рой. Вот мы, стайкадетей, мальчиков и девочек, бросаем велосипеды во дворе. На пороге появляетсятетя Эстер и радушно зазывает всех пить чай. Наевшись вкусных плюшкек, мы залезаемна чердак и начинаем рассказывать безумные истории: про торт с красной розой,из которого выскакивает рука, про перчатку, которая душит своего владельца, прокуклу, убивающую хозяйку, про страшное подземелье… Заканчивалась забава всегдаодинаково. С громким визгом мы неслись по шаткой лестнице вниз и налетали натетю Эстер, укоризненно качавшую головой.

— Ну сколько можно заниматься глупостями, —сердито говорила она, — лучше съешьте шоколадный торт, Наташа его толькочто испекла.

Развлекались мы подобным образом лет до четырнадцати, апотом повзрослели и перестали пугаться. Но, похоже, Лариса Викторовна осталасьв глубоком детстве, потому что сейчас она с самым серьезным видом вещала:

— А потом, ночью, к Петру Фадеевичу явилось привидение.Призрак Глафиры сообщил, что каждый раз, когда на портрете возникнет пятно, вдом Кузьминских явится смерть!

Я постарался не рассмеяться. Дожить до седых волос и веритьв такие глупости!

— Кто же поведал вам сию ужасную историю? — неутерпел я.

— Белла, — ответила Лариса.

— И вы поверили девушке? — улыбнулся я.

— Но Сергей Петрович подтвердил, правда, весьманеохотно. Сказал: «Была у нас такая неприятная семейная история, но у кого ихнет?»

Я помешал ложечкой кофейную гущу.

— Да, захватывающее повествование, только вы перепуталинемного. Пятно-то на месте.

— Где? — пролепетала Лариса.