– Греча? Ты, что ли? – сказал он, дернув подбородком.

– Я… Стар?

– Да.

Я узнал его. Это был Вася Аристархов, мой одноклассник. Кажется, мы не виделись лет двадцать или тысячу. Аристархов ни с кем особенно не дружил в классе, но удивительное дело, все к нему относились хорошо, даже любили его за аристократические манеры мачо-романтика, которые были тогда в моде. Кличка его в классе была Стар, то есть звезда. Аристархов отличался от многих из нас тогда, в начале восьмидесятых. Изысканнее и дороже одевался, больше нравился девочкам, доставал и перепродавал модную западную одежду – я, как и все, несколько раз покупал у него джинсы и кроссовки. В общем-то Стар был добродушным снобом, сынком обеспеченных родителей. Ему многое прощалось за его улыбчивую, снисходительную манеру общения и за ум. Прощалось даже то, что он брал взаймы деньги и почти никогда не отдавал. Я вспомнил, что Стар как-то занял у меня и не отдал приличную по советским временам сумму – двадцать пять рублей. После школы он поступил в медицинский институт.

Мы пожали друг другу руки. Аристархов продолжал сидеть на краю стола.

– Слушай, Греков, не помню только, как тебя зовут… – с улыбкой покачал он головой.

– Саша.

– Да, Сашка, конечно! Как давно не виделись… Слушай, ну как ты, как жизнь вообще?

– Да нормально. В Москве живу десять лет. Журналистом работаю.

– Ну и как успехи?

– Какие успехи?

– Ну, вообще, жизнь удалась?

– Не знаю. Смотря по чему судить.

– Да по тому же, что и все. Квартиру купил?

– Нет, снимаю.

– Что так? За десять лет можно было Луну купить. У меня две квартиры. Сейчас дом в Подмосковье строю, хочу туда переехать. Слушай, в Днепре ты бываешь?

– В сентябре вернулся.

– Да ты что! Ну как там Екатеринославчик наш, стоит? Изменился, наверное?

Я вкратце рассказал, что видел в Днепропетровске наших одноклассников Егора и Сергея. По лицу Стара было видно, что ему не очень интересно их вспоминать, но он с глубокомысленным видом все время кивал, не отрывая от меня внимательного взгляда.

– А я, вот видишь, психотерапевтом заделался, – сказал он. – Сначала хирургом был, а теперь вправляю души человеческие, – Аристархов засмеялся. – Ладно, я понимаю, у тебя ведь что-то серьезное, Сашка. Рассказывай. И не смотри, что я тебя знаю, говори мне как доктору, хорошо?

Пересиливая себя, я в общих чертах изложил свои проблемы. При этом я все время пытался найти такие слова, чтобы наиболее достойно и небрежно выразить свою мысль.

– Не напрягайся, Греча, – вальяжно кривил губы Стар. – Не хочешь выкладывать мне свою подноготную, не надо! Я и так все вижу. Ведь мы с тобой одного поколения. Думаешь, я не знаю, какой вопрос тебя больше всего волнует? Каким ты был, таким и остался, Грек. Как и многие из нас. Наша беда в том, что мы повзрослели не в том мире, в котором нам предстояло жить. Мы, как червяки, разрезанные пополам, все время ищем свои половинки. А половинки уже чужие и не узнают друг друга. Все время чего-то не хватает. Чего? Единого смысла. Мы, разрезанные пополам, были воспитаны так, что смысл у нас всех был тогда единый. Наши мозги даже не успели сформировать свою собственную идеологию, как она же и разрушилась. Ты, как и мы все, не знаешь, в чем смысл твоей жизни. Отсюда все твои болячки, верно?

– В общем-то так, – ухмыляясь, кивнул я.

– Ну вот видишь… Я давно понял, что самые сложные пациенты – это те, что копают так глубоко, что докапываются до самих себя, только с другой стороны, – он снова рассмеялся. – Из-за этого ты не можешь к жизни приспособиться. Так?

– Да нет, сейчас я уже и не хочу, – сказал я.

– Врешь, Грек, хочешь. Тебе хотелось бы жить комфортно, но чтобы при этом все вокруг было по справедливости. Так? А когда ты сам пытаешься эти правила соблюдать и того же от людей требуешь – твоя жизнь становится нищей. Материально нищей. Так?

Я молчал.

– Слушай, Греча, ты бы написал об этом роман. Тебя же писателем в школе звали! Сейчас-то пишешь?

– Нет.

– А зря. Вот и напиши. Хороший роман получится. И назови его «Зависть». Четкое название. Помнишь, мы в школе называли все, что нам нравилось, четким? Четкая девчонка, четкий парень… Ну так вот. Напиши: завидую тем мудакам, что имеют деньги и поэтому всех их описываю, какие они козлы. А заодно себя через них. Сия печальная повесть найдет горячий отклик в душах многих неудачников наших дней. Тех, кто ненавидит современный мир за все, что в нем плохого, но при этом хочет пользоваться всем, что в нем хорошего. Так? И будут твою «Зависть» покупать, будут! Книга ведь недорого стоит. Прочитал о себе – и лучше на душе стало. Человек любит о себе читать, ох как любит… М-да… а тебе успех, копейка – вот ты и избавился от своих проблем.

– Я не писатель.

– Ну… если не писатель, то и живи тогда, как человек.

– Как?

– Послушай, Сашка. Таблетки тебе я, конечно, выпишу. Но скажу тебе вот что, как старый школьный товарищ: если ты сам себе не поможешь – грош цена будет всем этим таблеткам. Знаешь, чем отличается взрослый от ребенка? Не только умением зарабатывать на жизнь, нет. А тем, что он умеет зарабатывать на самой жизни. Понять и принять жизнь – вот что надо. Я это понял, когда меня этот гребаный капитализм достал. Меня ведь он тоже достал, Грек! И знаешь, что я сказал себе? Нет никакого коммунизма, капитализма, фиделизма, христеизма… Есть только жизнь. И она вот такая. Представь, что ты на необитаемом острове, и на остров приплыла женщина, которая по характеру тебе совсем не нравится. Но она женщина и другой нет. Будешь ее трахать? Будешь. Соблазни жизнь, отымей ее, женись на ней, заключи с ней брак по расчету! Жизнь – это же глупая богатая вдова, которую надо окрутить, чтобы жить по-человечески. Скажи ей: дорогая, я тебя принимаю такой, какая ты есть, выполню все твои правила, но и ты дашь мне взамен свободу, радость и энергию. Вот так.

– А жениться на жизни по любви можно? – усмехнулся я.

– Это прекраснодушие, – поморщился Стар. – Так надо делать с женщинами, а не с жизнью, Греча. Причем с самыми лучшими. Вот у меня третья жена сейчас, младше меня на девятнадцать лет. Красавица, в рот смотрит. Если вырастет и права начнет качать, я может быть, ее на новую сменю, – он несколько деланно засмеялся. – Кто ищет, тот находит. А ты все на месте топчешься. А зачем? Рыбак, когда рыбу ловит, он что, забрасывает невод в Марианскую впадину? Самый верный способ избавиться от страданий – перестать копаться в себе. Не рыть себе могилу, Гречка. Любить и без этого можно. Любить своих детей, жену. Неужели мало?

– Наверное, не мало… Но не любится. В Марианской впадине тоже можно рыбу ловить, Стар, и это интересней, чем возле берега. Знаешь… все, что ты говоришь – это, похоже… для идиотов.

– Ага, так ты особенный? Понятно… – скривил Стар лицо, как в школе, когда с ним начинали говорить на неприятную тему.