Эти две отдельные комнаты представляли собой не что иное,как крошечный, заброшенный флигелек под черепичной крышей, где во времена мадамВасютинской помещалась прислуга. Он стоял на отлете, окошками в степь, весьвокруг зарос высокой серебристой полынью и казался Пете, который уже успелоблазить всю усадьбу, прелестным, таинственным и очень поэтичным уголком.

Впрочем, дачники, первое время приходившие по объявлению, неоценили этого уголка и повторяли, не сговариваясь, одну и ту же пошлую фразу:«Где дача, а где море!»

Несколько раз приходил Гаврик заниматься по-латыни. Хуторокему понравился, но всю эту затею с физическим трудом и жизнью в поте лица по-прежнемуне одобрял и считал чудачеством, хотя и не высказывался прямо. Наоборот, оночень серьезно расспрашивал насчет поливки, прополки, видов на урожай и оптовыхцен на черешню. Советов никаких не давал, но все время озабоченно покачивалголовой и так сочувственно вздыхал, что Петя даже стал побаиваться за исходвсего предприятия.

О своей работе в типографии и о жизни на Ближних МельницахГаврик говорил скупо и неохотно, и по некоторым его фразам Петя заключил, чтодела идут не слишком гладко: после большой первомайской демонстрации, котораяввиду экзаменов прошла для него как-то незаметно, снова зашевелилась полиция –были обыски, нескольких человек арестовали, приходили также в хатуЧерноиваненко, но ничего не нашли и Терентия не взяли.

– В общем, работать стало довольно-таки паршиво, – сказалГаврик, и Петя уже не сомневался в значении слова «работать».

В один из своих приходов, как бы продолжая мысль, чтоработать стало паршиво, Гаврик вдруг сказал:

– А насчет того, чтобы сдавать под дачников флигелек, – это,конечно, не так плохо.

– Да, но никто не нанимает, – сказал Петя.

– Хорошенько поискать, так, может, и наймут, – ответилГаврик с таким видом, как будто уже давно обдумывал этот вопрос. – Есть люди,которым такая квартира вполне подходит. Не каждому удобно нанимать комнату вгороде, где как только переехал, так сейчас же давай паспорт в участок напрописку. Понял меня? – строго спросил Гаврик и посмотрел Пете прямо в глаза.

– Чего ж там не понимать, – ответил Петя, пожимая плечами.

– Ну так имей в виду, – еще более строго сказал Гаврик. –Понимаешь, какое дело… – продолжал он уже мягче и как бы между прочим. – Естьодна вдова с ребенком, фельдшерица, приезжая, ищет комнату в тихом месте. Мы быее, конечно, могли устроить у себя в сарайчике, да, понимаешь, у нас на БлижнихМельницах обстановка не совсем подходящая: такая слежка, что и думать нечего. Уэтой вдовы вид на жительство и все прочее в порядке, так что за это вы небеспокойтесь, но все-таки…

– Понимаю, – сказал Петя.

– Ну раз понимаешь, то нечего и объяснять. Одним словом, этомне поручил Терентий спытать у тебя. А я сам эту вдову никогда и в глаза невидел. Думаю, что ей у вас будет хорошо. Отдельный хуторок, вроде целое имение;ни деревня, ни город, вокруг много дачников… Кто обратит внимание? Самоеподходящее дело. Вопрос в том, сколько вы просите за наем?

– Кажется, рублей семьдесят в сезон.

– Ну, брат, это вы слишком размахнулись! Смотри, как бы невылетели в трубу! Красная цена пятнадцать рублей в месяц. Можно за два месяцавперед. Хотя что ты в этом понимаешь! Я лучше поговорю с Татьяной Ивановной.

Гаврик поговорил с тетей и быстро убедил ее, что лучшеживые, настоящие тридцать рублей, которые не валяются на земле, чемвоображаемые семьдесят пять. Что касается самой вдовы с ребенком, то Гаврик оней не распространялся, а только дал понять, что он специально для них нашелвыгодного нанимателя, и таким образом вышло, что, в общем, он делает семействуБачей большое одолжение, хотя ничего точно и не обещает.

Дождя все не было и не было. Засуха продолжалась. Жарастояла ужасная.

Чиновник, которого из экономии кормили не овсом, а травой,заболел сильнейшим поносом и уже четвертый день лежал с раздутым животом насвоей подстилке, будучи не в состоянии не только возить воду, но дажеприподняться на передние ноги. Приходил из Люстдорфа немец-ветеринар, осмотрелЧиновника, заглянул ему в оскаленный рот и на тревожный вопрос тети, сможет лион в конце концов возить воду, сказал:

– Этот лошадь уже свое отвозил, теперь ему пора наживодерку.

Завязь на деревьях перестала наливаться. Казалось, она ужебольше не растет, а остается одной и той же величины, не крупнее горошины. Носамое ужасное было то, что кое-где она уже стала желтеть и даже отваливаться.

Семейство Бачей продолжало с утра до вечера окапыватьдеревья, хотя все понимали, что это бесполезно.

– Тетя, папа, Петька, идите скорей, персы пришли! – кричалПавлик, пробегая под низкими ветвями деревьев и размахивая соломенной шляпой.

В сущности, это были совсем не персы. Это были два могучихеврея в синих блузах по колено и в высоких барашковых шапках, мрачно надвинутыхна брови, – фруктовщики с привоза, которых обычно называли персами, так какнекогда вся оптовая торговля фруктами в Одессе принадлежала персам. Петя увиделдвух истуканов с каменными лицами, которые стояли возле рассохшейся водовознойбочки. Мальчик смотрел на них, как на судьбу, со страхом и надеждой. Даже наэкзаменах он волновался гораздо меньше, чем теперь.

Все семейство Бачей стояло, обступив «персов».

– Вы будете здесь хозяйка? – не здороваясь, обратился одиниз них к тете низким рокочущим голосом, как бы исходящим из глубины желудка. –Имеем посмотреть на ваш урожай – может быть, мы его купим гамузом (чохом) накорню, если от него еще что-нибудь осталось.

И, не дожидаясь ответа, оба «перса» пошли по заросшимдорожкам, небрежно оглядывая деревья и по временам останавливаясь, чтобыпотрогать руками завязь или пощупать землю в лунках.

Семейство Бачей молча следовало за ними, стараясь отгадать,какое впечатление производит их сад. Но хотя лица «персов» были непроницаемы,чувствовалось, что дело совсем плохо. Окончив осмотр сада, «персы» пошептались,наклонив друг к другу барашковые шапки.

– Поливать надо, – сказал один из них, обратившись к тете, азатем они опять пошептались и молча пошли прочь.

– Ну, так как же? – спросила тетя, мелкими шажками догоняяих у ворот.

– Поливать надо, – повторил «перс», останавливаясь, и,подумав, прибавил: – Такую фрукту даром не возьмем.