Истина, от которой просто горько, как на нее ни смотри… от которой сразу захотелось избавиться.

Вытащив из-под смехотворных ремней руки, Тарис завел их за голову. Взглядом впился в крашеный белый потолок. Можно было изучать его до посинения, зацикливаясь по отдельности на каждой царапине или выемке. Даже соединить их и получить рисунок, который на что-то да будет похож или не напомнит ничего, кроме каракуль да загогулин… Вот так, наверно, и мастер работал с ним… Просто что-то сделал, ведь главное в тот момент было изменить генетический код до полной неузнаваемости… А для Ирраиля это оказалась сущая мелочь: слегка сместил рисунок сетчатки, пальцы удлинил, легочную ткань удвоил… Словно в магазин сходил да овощами отоварился, теми самыми, генно-модифицированными. Как будто и не человек у него в основе эксперимента, а тыква… Захотел и сделал. И теперь в его руках это только с виду тыква, а внутри свекла… Стоит захотеть, и вырастет новый ГМО-продукт на яблоне или украсит розовый куст. Это уже давно не работа над генами ради выживания. И это даже не творчество. Обычное проявление больного разума. Извращение.

И вот он, Тарис Лаен, впервые в жизни понял, как чувствует себя жертва чужого профессионального извращения.

Горло сдавило нервным спазмом. Ошейник мешал больше обычного, не столько впиваясь в кожу, сколько раздражая своим наличием. Правда ли то, что он мог его не носить? Правда ли, что его жизнь могла быть абсолютно иной? Или он мог уйти в переработку по чьему-то велению?

Прикрыв веки, Тарис раз за разом прокручивал в голове мысли старика. Пытался найти хоть какой-то намёк на обычную фантазию. Но нет, тот не предавался иллюзиям, он реально вспоминал. И это его проклятое воспоминание уж очень хорошо ложилось на то, что Тарису удавалось выхватить из чужих мыслей ранее: липовое личное дело, которое не факт, что было заведено в Кальтэное. Ошейник, который надет не тогда, когда положено, модификация в необычном возрасте… Постоянное слежение человека, назвавшего себя Райго… Будь сейчас Иссиа рядом, Лаен спросил бы о многом. И, наверное, даже не сумел бы сдержаться.

Но его рядом не было… Лишь узкая камера, удобная кровать да куча беспроводных датчиков, налепленных на тело. Смехотворные ремни, хрупкие, словно швейные нитки. Тарис Лаен с радостью сорвал бы их вместе с датчиками. Но понимал, что стоит начать это делать, как его мнимое одиночество прекратится и станет достоянием общества незнакомых людей. А возможно, его снова посадят в камеру, за решетку с током. И хорошо, если не используют свое странное оружие, дробящее колени.

Потому Тарис лежал и относился со всей ответственностью к своим прооперированным ногам, как того и просил старый мастер Ирраиль.

Знал ли старик, что его мысли будут прочитаны, понял ли? Лаену на самом деле было безразлично. Как и то, за кого его принимают: за уродца или ГМО…

Правда была в том, что он продолжал себя осознавать таким, каков он есть, Тарисом Лаеном, а не психом с хаосом в голове… Он оставался человеком, в этом Тарис был уверен на все сто.

«Прохладное утреннее солнце медленно поднималось над крышами домов. Оно стелило дрожащие тени, подсвечивало туман, медленно очерчивало лучами ровную вытоптанную поверхность. Площадь была расположена в самом центре селения, не огражденная и не уложенная плиткой, без каких-любо опознавательных знаков, памятных скульптур и надписей. Словно кто-то взял и вырезал ровный квадрат, не пожалев ни садов, ни построек. Под ногами лишь голая вытоптанная земля. А вокруг деревья, да крыши домов виднеются из-за ограждений. В будни жители почти не пересекали площадь, всегда обходили ее по краю. И неважно, вели они скотину на выпас или гнали гусей к речке.

Сейчас же, ранним утром, лучи коснулись голов тренирующихся людей. Ребята, выстроенные в пять рядов, синхронно двигались в такт ритму, который их учитель привычно отстукивал тростью по сапогу.

— Хо! — многоголосый звук пронесся над их рядами, обозначая связку движений. Вместе с ним зашелся криком петух, взлетев на плотную ограду двора единственного в клане сапожника. Ему вторил другой, важно прохаживаясь вдоль дороги в окружении пестрых кур. Калитка была распахнута, а сам сапожник, выйдя со двора с длинной палицей наперевес, пытался согнать с черешни тройку шумных сорок. Птицы стрекотали, периодически перепрыгивая с ветки на ветку. Бросать спелое лакомство из-за вредного человека они не собирались. Очередной маневр старика закончился тем, что он приложил палицей сам себя.

Кто-то из ребят прыснул, Нана и сама была не прочь посмеяться, наблюдая за сапожником. Но, увы, палка была не только у него.

— Хо! — новая связка с поворотом. Ганн Вагнер, все так же отстукивал едва уловимый ритм по сапогу. Как дирижёр перед оркестром. А ребята, словно музыканты со своими хитрыми инструментами, двигались в такт. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего вздоха. Абсолютная синхронность двух десятков бойцов. Но стоило кому-то ошибиться, этой тростью прилетало по мягкому месту.

Ладонь Наны Вагнер привычно рассекла воздух, легкие сжались в выдохе. Поворот, наклон под четко выверенным градусом, удар ногой. Вдох… Смена позиции. Тот же прием противоположной рукой, наклон, удар ногой. Воображаемый противник упал еще от первого удара. А реальный, скорее всего, уклонится, может, еще сделает движение назад, поднырнет под ногой да ударит под колено. Или собьет подножкой, нарушив устойчивость.

— Разворот! — гаркнул Ганн Вагнер, ходя вдоль рядов тренирующихся ребят и продолжая размахивать палкой. Острым взглядом он выхватывал четкие движения ребят, выискивал ошибки, асинхронность. Но все были до неприличия идеальны.

Еще один уклон, мостик, удар в прыжке. А следом упражнение с ножом. Нана всегда относилась к тренировке как к танцу и иногда мысленно напевала мелодию или представляла скрипку. Порой в ее внутреннее равновесие врывался щебет птиц, а порой окрик старика Ганна. Или, как сегодня, заливистые петушиные крики.

Темп тренировок делался быстрее, а воздуха стало не хватать. Возле Ганна вырисовался глава клана, Фён Вагнер, в компании незнакомца. Тот был высокого роста, почти метр девяносто, русый… и до неприличия безобразный… В какой-то момент он натянул на голову капюшон, притороченный к легкой куртке, скрыв за ним свое уродство. Но не это привлекало внимание. На плече мужчины весел непонятный удлиненный предмет, увенчанный тонкой трубкой. Другой, похожий, но явно поменьше, был у Фёна Вагнера в руках. Ганн присвистнул, поздоровался с наблюдателями, перекинулся с ними парой слов, а потом ткнул тростью в сторону учеников.

— Нана, Айша! В центр, остальные в круг, — велел он. Девушки переглянулись, тяжело дыша. Ребята расступились, замкнув их в кольцо, тем самым отгородив их от главы и незнакомца. Вот только вместо спарринга неожиданно начался блиц-опрос.

— Айша… сколько типов имперцев существует? — поинтересовался учитель Ганн, выходя в центр круга и вставая перед девушками. Нана уже наперед знала, что за этим вопросом последует. Двоюродная сестра, как всегда, отделается шуткой, основное внимание достанется ей, единственной дочери главы Фёна.