Пришлось искать… Или это его нашли? Сейчас, возвращаясь к тем событиям, он не мог вспомнить многого. Словно кто-то хорошенько покопался в его памяти и подчистил важное. Это обескураживало.

Один из датчиков запищал. Ирраиль нахмурился, изучая показатель, а потом чертыхнулся, поняв, в чем дело. Осторожно повернул голову в сторону модифицированного и вздрогнул, встретив его взгляд.

Повисло неудобное молчание, которое разбавляло лишь его шумное дыхание да тихий писк системы оповещения. Парень не шевелился и даже не моргал, давая в полной мере рассмотреть свои неестественно синие глаза. Ирраиль же забыл, как дышать. Это не глаза Вито, наивные и детские. Не пустые глаза чистых тел, зачатых в пробирке и до нужного момента не мыслящих вообще. Перед ним был осознающий себя человек. С морем эмоций внутри. Ужасная ирония, даже эти глаза он, мастер, когда-то изменял.

Тарис вздрогнул и на миг прикрыл веки, а Ирраиль наконец выдохнул, прогоняя нахлынувшие воспоминания.

— Как вы себя чувствуете, господин Лаен? — поинтересовался он.

— Скован, — настороженно прошептал Тарис, не отрывая взгляда и не шевелясь… — Это слегка смущает, господин…

Ирраиль же вздрогнул, впервые услышав его голос. А потом вспомнил, что сам изменил его связки, переписав их код. Вроде мелочь, но на генетическую картину влияет сильно, как и увеличенный на генном уровне объем легочной ткани. Он многое тогда видоизменил…

— Мастер Ирраиль, — подсказал старик, развернулся всем корпусом и подошел ближе. — Я сейчас просто спрошу, а ты ответишь, хорошо? Без нервов, слез и соплей. В идеале, да или нет. Понял?

— Да, — осторожно кивнул Тарис и шумно выдохнул, внимательно следя за движениями старика.

— Ноги чувствуешь? — сразу начал Ирраиль, склонившись и ощупав сквозь ткань тощие бедра, а за ними и икры.

— Да, — Тарис продолжал за ним наблюдать. А мастер продолжал думать над тем, что еще из изменений проявилось: длина пальцев, удвоенная печень, лишняя почка, утолщенные кровеносные сосуды, больше клапанов… Мелочь… люди живут с таким, даже не подозревая о своих мутациях.

— Стопами шевелить можешь? Боль есть?

— Да… нет, — односложно ответил Лаен, продемонстрировав то самое шевеление, и даже не поморщился.

Старик остался доволен.

— Прекрасно, но… на этом все. Вставать не рекомендую. Ни при каких обстоятельствах. Захочешь по-маленькому, либо в судно, либо топай на руках в туалет. Я зайду позже.

Парень смутился, скользнув взглядом по сковывающим его тело и руки ремням. Ирраиль и сам почувствовал неловкость, нахмурился и повернулся к нему спиной, намереваясь выйти из палаты. И вздрогнул, когда на его запястье ощутимо сжались пальцы модифицированного, крепкие, словно стальные тиски. Резко тормознул и медленно повернул голову. Тарис продолжал лежать и держать его, неведомым образом вытащив из-под ремня руку.

— Расскажите мне… Мастер Ирраиль… то, что вспомнили, — тихо попросил он, опять встретившись с ним взглядом.

Старик покосился на собственное запястье, сжатое длинными пальцами модифицированного, а потом поднял глаза на парня.

— Нечего рассказывать, — тяжело вздохнул он и покачал головой. — Я просто мастер без лицензии. А ты просто ГМО, или уродец… Думай о себе так, как тебе удобно. И тебе лучше отпустить меня, если не хочешь проблем.

На лице парня заиграли желваки, глаза опасно заблестели, но пальцы он все же разжал. А потом вывернул собственную руку, скользнув ею назад, под перехвативший тело ремень…

— Говорят, мой ошейник барахлит… — сменил он тему, смотря на монитор, отображающий его физические показатели. — Вы что-то знаете об этом?

Ирраиль раздосадовано скривился и скользнул взглядом под потолок в поисках камеры. Но то ли ее не было, то ли она была хорошо спрятана — записывающих устройств он не заметил. В любом случае неудобно здесь разговаривать, как ни крути.

— Ошейник не может барахлить, — наконец ответил он, заводя руку за спину и хватаясь за ручку двери. — Все, что барахлит, находится в твоей голове, Тарис Лаен. Помни это. Ошейник — лишь считывающее устройство, превентивная мера, предохранитель от бури в твоем разуме. Один раз дашь себе волю, и возможности подумать еще раз не будет, — сурово пояснил старик, изучая его лицо.

Сорвется, нет?

Лаен поджал губы, а потом повернул голову к стене.

— Извините… за вопросы, — раздосадовано выдал он.

Мастер лишь хмыкнул в ответ. Не сорвался, хороший ГМО… А в голос сказал совсем другое:

— Сегодня тебе вставать запрещаю. Ноги — это твой инструмент, отнесись к ним со всей ответственностью, — напутствовал он, а потом спокойно отворил дверь и с чувством выполненного долга захлопнул ее уже за спиной.

Голиаф продолжал стоять в коридоре, словно пес, охраняя его инвалидную коляску. Ирраиль нетвердой походкой проковылял к ней и с облегчением присел. Откинул голову на спинку, прикрыл глаза и сложил руки на коленях.

— Голиаф… — позвал он, не размыкая век, — если я когда-нибудь снова получу лицензию… и захочу преступить закон… Напомни мне об этом дне.

— Тяжелый разговор? — поинтересовался одноглазый питомец.

— Скорее неразрешимые ошибки, которые продолжают идти по пятам, — пожаловался старый мастер.

— Но… — пожал плечами Голиаф, толкая коляску с восседающим на ней хозяином вдоль коридора, — как это без ошибок? Без них жить скучно, вспоминать нечего… Вот вы сделали одну ошибку, зато смотрите, как расцвел Ио. И уважаемы вы здесь, только благодаря той ошибке…

Ирраиль тихо рассмеялся. Голиаф был неисправим. Впрочем, его точка зрения всегда веселила старого мастера.

* * *

Дверь за мастером Ирраилем закрылась тихо. Но шлейф эмоций был непередаваем, как и мысли, поселившиеся в голове, словно рой взбешенных ос. Сложно разобраться в каждой, найти начало и конец, взаимосвязь, контекст… отделить реальность от фантазии, осознанное от подсознательного. Разложить по полочкам и темам в хронологическом порядке. Даже при том, что мастер отказался говорить, он подумал о многом таком, что Тарис без нынешней встречи вряд ли узнал бы… и даже если бы узнал, не факт, что поверил бы. Уж слишком много лжи его окружало. И, бывало, отделить ее от правды, найти истинную форму произошедшего становилось абсолютно невозможно. Ведь человеку свойственно додумывать, а некоторые индивидуумы способны даже переписать собственные воспоминания незаметно даже для себя самих: добавив деталей и эмоций, утрировав то, на чем даже не стоило заострять внимание.

Но память мастера Ирраиля была чиста от примесей, логична и структурирована, словно база данных. Его оказалось очень легко читать. Тарис прокручивал старый диалог, вспомнившийся Ирраилю. Вертел его в голове раз за разом, смотрел с разных ракурсов на всплывшие картинки и образы. И с каждой минутой его все больше охватывала горечь. Это была истина для старика, от начала и до конца. Без примеси фантазий и эмоций. Просто факт, пересмотренный стариком не единожды за многие годы.