– Начинай резать, Редж, – сказал Джордж.

Реджи включила пилу и повела режущий край вдоль линии, с мерным скрежетом вгрызаясь в дерево. Когда работа была закончена, Реджи выключила пилу и отступила в сторону. Она сняла очки и протерла глаза.

– Твоя мать замечательно выглядела на сцене, Реджи. Мне бы очень хотелось, чтобы ты увидела ее тогда. У нее был… эффект присутствия. Правда, это было волшебно. Мы с Лорен до сих пор говорим об этом. И о том, что могло бы случиться, если бы она продолжала выступать, если бы не оставила все на полпути.

«Ты имеешь в виду, если бы она не забеременела, – подумала Реджи. – Если бы не родилась я».

Она с каждой секундой чувствовала себя все хуже. Нога болезненно пульсировала, повязка на ощупь была влажной и липкой. Но где-то за болью на поверхность начала пробиваться другая мысль. Нечто, постепенно вызревавшее в течение всего вечера и теперь требовавшее выхода.

– Мы кое-что нашли на чердаке, – сказала Реджи. – Старую театральную программу за осень 1970 года. Она играла в пьесе «Суровое испытание» в маленьком театре в Хартфорде.

Джордж установил на козлы другую дубовую плашку для разметки. Он повернулся и безучастно посмотрел на Реджи.

– По-моему, я не видел эту постановку.

– Но все говорят, что той осенью она была в Нью-Йорке, а потом вернулась в «Желание Моники». Это тоже ложь, да?

Джордж вздохнул.

– Она была в Нью-Йорке. Уехала туда сразу после окончания средней школы. Но потом, в конце следующего года, она вернулась.

– Почему? – спросила Реджи.

Джордж снова вздохнул.

– Наверное, я могу тебе рассказать, раз уж мы сегодня вытаскиваем все скелеты из шкафа. Ее попросил вернуться Бо Бэрр. Он устроил ее в маленькой квартире, обещал развестись со своей женой и жениться на Вере.

Голос Джорджа был немного сердитым, но Реджи не могла понять, на кого направлено его недовольство.

– Бо? Дядюшка Чарли?

– Он всегда был влюблен в Веру. Еще с начальной школы. Так или иначе, совместная жизнь не удалась. Довольно скоро он бросил ее и вернулся к своей жене.

– Но, если той осенью она жила с Бо, это значит…

Джордж смотрел на нее с непроницаемым выражением лица, и она не осмелилась закончить фразу.

* * *

Реджи изо всех сил крутила педали, пока ехала к центру города, где находился дилерский автосалон Бо Бэрра. Она приехала вся в поту и запыхавшаяся; забинтованный порез на ноге жгло как огнем.

– Ты еще слишком юная, чтобы покупать автомобили, а, Реджина? – Бо скептически посмотрел на Реджи, когда она вошла в салон. Он прислонился к новенькому пикапу F-150 цвета яблока в карамели, блестевшему как новогодняя игрушка. Его костюм был пыльно-серого цвета; ткань износилась и местами засалилась. Другой продавец, сидевший за столом в углу, лишь на мгновение оторвался от документов, разложенных перед ним, и вернулся к работе.

– У меня есть несколько вопросов, – сказала Реджи. Она остановилась перед Бо, глядя, как он снисходительно, почти пренебрежительно улыбается ей сверху вниз. Эта улыбка говорила, что Реджи ничего не значит для него. Она находилась так близко, что могла слышать его дыхание, видеть волоски в носу и желтое пятно на воротнике белой рубашки. К его галстуку прилипло нечто похожее на виноградное желе. Бо облизнул губы, прикоснувшись языком к пышным усам.

– Насчет осени 1970 года, когда моя мать вернулась из Нью-Йорка.

Уголки его рта слегка дернулись, и улыбка померкла.

– Пойдем в мой офис. – Бо взмахнул длинной, тяжелой рукой. Она помнила слова своей матери о том, что в средней школе он был звездой футбола. Вера упомянула об этом, когда они увидели его по телевизору в тупой рекламе с костюмами цыплят. Он собирался стать профессиональным футболистом, но перед окончанием школы сильно повредил колено.

Реджи последовала за ним через выставочный зал, в большой кабинет с длинным зеркальным окном над помещением салона. Стол Бо был завален бумагами. Там стояли фотографии в рамках: Стю Бэрр, его жена и Сид Бэрр. Был еще один снимок – Бо и Стю на яхте, державшие огромную рыбину с длинным остроконечным рылом, наверное, марлина. Они выглядели молодыми, загорелыми и счастливыми. На заднем плане виднелись молодые женщины, возможно, их жены или подруги, с которыми они встречались еще до того, как познакомились со своими женами. Взгляд Реджи переместился на памятные таблички с надписями «Автомобильный дилер года», развешанные на стенах. Письма в рамках, где благотворительные организации благодарили Бо за неоценимую помощь в сборе средств на всевозможные цели: от лечения рака до спасения реки Коннектикут от загрязнения.

Бо уселся в мягкое кресло с подлокотниками, стоявшее за столом. Реджи осталась стоять.

– Что она сказала? – спросил Бо. Его большое, мясистое лицо заметно покраснело.

– Кто?

– Твоя мать. Что бы это ни было, ты можешь быть уверена, что в этом нет ни крупицы правды.

– Она мне ничего не рассказывала.

«Если бы, – подумала Реджи. – Если бы она достаточно доверяла мне, чтобы сказать правду. Не только она, но и Джордж, и Лорен. Они относились ко мне как к фарфоровой кукле, слишком хрупкой, чтобы выдержать вес правды».

Может быть, они были правы. Может, так оно и было.

Она уже ощущала, как образуются мелкие трещинки, которые трутся друг о друга и раскрываются в том месте, где Тара провела лезвием бритвы по ее коже. Пот, затекавший в порез, обжигал, как кислота.

– Тогда кто тебе рассказал? – нахмурился Бо.

– Не имеет значения. Важно то, что я слышала.

– И что ты слышала?

– Что моя мать вернулась из Нью-Йорка осенью 1970 года, чтобы быть вместе с вами. Что вы сняли для нее квартиру, обещали развестись с вашей женой, а потом бросили мою маму. Это правда?

Его лицо из розового стало багровым.

– Тебе лучше уйти, Реджина. Ты не имеешь права приходить сюда и разговаривать со мной таким тоном.

– Но это правда?

Он с силой провел рукой по усам, словно стряхивая хлебные крошки.

– Вы – мой отец? – резко спросила Реджи. Она не могла поверить, что сказала это вслух, но это произошло, и теперь обратного пути не было. Она наклонилась вперед и уперлась руками в край стола, пытаясь найти в его лице хоть какие-то признаки семейного сходства.

Теперь лицо Бо приобрело свекольный оттенок и взмокло от пота.

– Твой отец… – Бо запнулся.

– Мне от вас ничего не нужно. Я только хочу…

Чего она хотела на самом деле? Извинения? Какого-то объяснения, которое поможет ей понять, почему все взрослые люди в ее жизни нагромождали одну сладкую ложь на другую, наподобие тошнотворного торта, который по их замыслу должен был заставить Реджи чувствовать себя счастливой и любимой, но втайне был пропитан ядом.