– Слушай, я тут думал поехать к себе домой и поработать над шкафом для Лорен. Просто хорошо будет чем-то заняться и поработать руками, чтобы отвлечься от всего этого. Хочешь, поедем со мной? – предложил он и приподнял брови. Иногда Джордж напоминал Реджи добродушного пса, которого не могут коснуться никакие разочарования. Ей это нравилось гораздо больше, чем пронизывающий, рентгеновский взгляд, которым он недавно смотрел на нее.

Она кивнула и пошла за ним к автомобилю.

– Чудесный вечер, – сказал Джордж.

В воздухе пахло свежескошенной травой и мясом, жаренным на гриле; один из соседей устроил пикник перед домом. Аромат мяса на углях тяжелой волной нахлынул на Реджи, но почему-то вместо аппетита она почувствовала тошноту. Реджи была уверена, что за этим ароматом ощущается слабый запах ее собственной крови, сочившейся из пореза. Реджи прислонилась к автомобилю Джорджа и сделала несколько вдохов и выдохов, прежде чем сесть внутрь.

* * *

Джордж заметно продвинулся в работе над шкафом. Верх, низ и боковины были уже готовы, но лежали рядком на лоскутном одеяле, постеленном на полу подвала, в ожидании сборки.

– Хочешь увидеть что-то классное? – спросил Джордж, блеснув глазами.

– Ну конечно.

Он протянул руку к днищу шкафа: небольшой платформе из шлифованного дуба с декоративной резной лепниной по краям. Потом он надавил снизу, и платформа открылась, словно дверца.

– Это тайное отделение, – сказал он. – Оно не входило в первоначальный план; я сам добавил его. Как думаешь, ей понравится?

Реджи улыбнулась. Это и в самом деле было классно. Тем не менее ей было трудно представить, для чего Лорен может пользоваться таким тайником, разве что для самых особенных, секретных и изысканных приманок для ловли форели?

– Потрясающе, – сказала Реджи, глядя на выдвижной ящичек. – Можно задать тебе вопрос?

– Давай.

– Ты и Лорен… вы вместе?

Джордж закрыл потайную дверцу.

– В некотором смысле, – наконец ответил он, не глядя на Реджи.

– Что это значит?

– Это значит, что мы двое взрослых людей, которым приятно проводить время друг с другом.

– Но вы же не собираетесь пожениться, правда?

Джордж издал фыркающий смешок.

– Святые небеса, нет, конечно! Думаю, нас обоих устраивает наше нынешнее положение.

– Но почему вы скрываете это от других?

– То, чем мы занимаемся, не касается никого, кроме нас самих.

– А моя мама знает?

– Не уверен.

– Значит, ты ей не говорил. Ты никогда не рассказывал ей об этом?

– Нет. Почему я должен был это делать? Я не нуждаюсь в разрешении Веры на личную жизнь.

Реджи рассмеялась.

– Знаешь, она думала, что ты постоянно приезжаешь только из-за нее. Она сама так говорила. Сказала, что ты приглашал ее на свидания, но потом добавила, что ты не принадлежишь к ее типу мужчин. Она считала, что ты мрачноватый и несчастный.

Джордж немного поморгал.

– Да, я предлагал ей провести время со мной. Но это были не свидания! Мы держались как старые друзья.

– Думаю, она смотрела на это по-другому, – сказала Реджи.

Джордж вернулся к потайному отделению шкафа, открывая и закрывая его без какой-либо надобности.

– Никогда нельзя точно знать, о чем думают другие люди, верно? – спросил он.

Это еще мягко сказано.

– Пожалуй, да, – ответила Реджи.

– Окажи мне услугу, – сказал Джордж, решивший вернуться к делу. – Возьми мерную ленту, угольник и карандаш. Мы вырежем заготовки для дверей.

Реджи подошла к верстаку с аккуратными рядами инструментов и взяла 25-футовую мерную ленту, металлический угольник и плотницкий карандаш с прямоугольным грифелем.

Джордж положил шестифутовую дубовую плашку на козлы для распилки.

– Разметь на 63 и 5/8 дюйма, – попросил он. Реджи измерила доску и сделала карандашную отметку с левой стороны, потом повторила ту же операцию для правой стороны. Потом она приложила угольник и провела ровную линию, соединявшую две отметки. Реджи хотелось, чтобы все в ее жизни было бы таким же простым и разумным. Если бы только инструменты и измерения помогли найти мать… Слова Тары эхом отдавались в ее голове: «Смысл в том, что мы должны стараться, верно? Если мы прекратим поиски, то все будет кончено».

– Хорошо, – сказал Джордж. – Хочешь попилить?

Реджи кивнула и потянулась за прозрачными защитными очками.

– Джордж, – сказала она, когда надела очки. – Моя мама что-нибудь говорила тебе о новой пьесе, в которой она играла? Название театральной студии или что-то еще?

Джордж покачал головой и помедлил с ответом.

– Есть вещи, о которых ты не знаешь. Мы с Лорен считаем, что тебе пора узнать о них. После… исчезновения твоей матери… в общем, после этого много вещей должно всплыть на поверхность. И я предпочитаю, чтобы ты услышала это от меня, а не прочитала в газете.

Джордж выпрямился и повернулся к Реджи.

– Каких вещей? – спросила она.

– Редж, твоя мать не выступала на сцене с тех пор, как забеременела тобой.

– Что? – ошеломленно пробормотала Реджи. Она уставилась на него через шероховатые пластиковые линзы защитных очков. Внезапно она почувствовала, что попала под воду и быстро тонет.

Джордж ошибался. Он не мог не ошибаться. Вера годами играла в театре, и поэтому все время была так занята.

– Но она репетировала пьесу в Нью-Хэйвене. С Кроликом…

Джордж покачал головой.

– В Нью-Хэйвене нет театра. Возможно, никакого Кролика тоже нет, а если он и существует, то работает не режиссером.

Сердце Реджи сильно стучало в груди. Ей хотелось заткнуть здоровое ухо, топнуть ногой, как малыш, который устраивает сцену, и отказаться слушать. Вместо этого она кашлянула и робко спросила:

– Но что же она делала, если не репетировала?

Джордж вернулся к верстаку, установил отрезную дисковую пилу и выровнял режущую кромку по линии, которую провела Реджи.

– Точно не знаю. Думаю, в основном пила в барах. Проводила время со своими друзьями. С бойфрендами. – Он желчно выплюнул последнее слово, его тон был таким же ханжеским и нетерпимым, как у Лорен.

– Ох, – только и сказала Реджи, как будто налетела на препятствие.

Она подумала о грязной раскуроченной комнатке в мотеле «У аэропорта», о тараканах и пачке презервативов. Дыхание стало мелким и учащенным. Слезы жгли глаза, и пластиковые стекла очков начали затуманиваться.

Все, что Реджи до сих пор знала о своей матери, было абсолютной ложью. Этой ложью ее пичкали год за годом, считая, что нужно защитить девочку от горькой правды.