Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы можем войти? – спрашивает женщина-полицейский.
Я впускаю неожиданных визитеров. Как только я вижу их лица, у меня в животе все сжимается в тугой узел от предчувствия беды.
– В чем дело? – снова интересуюсь я. – Что случилось?
– Мне очень неприятно вам это говорить… – начинает женщина в форме.
Внезапно я понимаю, что мне собираются сказать. Причина появления полицейских становится для меня очевидной.
Этого не может быть.
– Джонатан? – спрашиваю я, с трудом шевеля онемевшими губами, и шагаю вперед.
Полицейский-мужчина протягивает руку, чтобы остановить меня, но я стряхиваю ее с себя и делаю еще один шаг.
Может быть, если я дойду до противоположной стены комнаты, то, что они собираются сказать мне, окажется неправдой. Может, в квартиру вот-вот войдет Джонатан и выяснится, что все это ошибка.
Но они говорят мне не это, а именно то, чего я так боюсь, и мой мир разом летит в пропасть. Мне кажется, что пол подо мной проваливается и я падаю куда-то вместе с обломками моей вселенной.
Нет, я не падаю. Закрыв уши руками, я с огромным трудом, то и дело спотыкаясь, добираюсь до кровати и опускаюсь на ее край, чувствуя, что ноги меня совершенно не слушаются. Сотрудники полиции говорят что-то, но я их не понимаю – да и не хочу слышать. Я пытаюсь убедить саму себя, что они ошибаются, что все не так, как они рассказывают. Они все перепутали. Они неправильно установили личность погибшего. Это не может быть Джонатан, это наверняка кто-то другой.
Они нашли его в каком-то переулке.
В руке у него был зажат шприц.
Голоса полицейских звучат глухо, словно они разговаривают со мной из-под воды. Стены вокруг меня вращаются.
– У вас есть кому позвонить? – интересуется один из полицейских. – Нам нужно связаться с кем-то из его родственников.
– Есть кто-то, кто может какое-то время посидеть с вами? – спрашивает второй коп.
Я закрываю лицо ладонями. Дышу я с трудом – мне едва хватает на это сил.
Мне хочется закричать: Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь!
В какой-то момент мне кажется, что я действительно выкрикиваю это во весь голос, но на самом деле это не так. Я только тяжело, с хрипом дышу.
– Нам необходимо связаться с его родителями. – С этими словами женщина-полицейский достает из кармана блокнот и склоняется надо мной: – Мисс Ларсен!
Я начинаю плакать – мне кажется, что где-то у меня в голове кто-то открыл кран, и слезы теперь льются у меня из глаз потоком.
– Я не понимаю… – лепечу я, захлебываясь. – Вы… хотите сказать… что Джонатан…
Джонатан мертв.
Имеют ли Бэрды какое-то отношение к этому?
Женщина-полицейский опускается рядом со мной на колени и поглаживает меня по сотрясающейся от рыданий спине. Я отталкиваю ее – мне не хочется, чтобы она ко мне даже приближалась. Я не желаю, чтобы копы продолжали оставаться в квартире, и умоляю их уйти.
Когда за ними закрывается дверь, я дрожащими руками отыскиваю мой телефон и звоню Амелии. Но я так громко плачу, что она не может разобрать ни слова из того, что я говорю.
– Джонатан… – рыдаю я и сбивчиво рассказываю про то, что моего жениха нашли мертвым, со шприцем в руке. Я прошу Амелию как можно быстрее приехать ко мне. И еще я говорю ей, что не знаю, как рассказать о случившемся родным Джонатана.
Амелия бьется в истерике, мы обе ложимся на пол не в силах сдерживать эмоции и не понимая, что делать дальше.
Глава 38
За ночь весь мой мир становится серым. Я не знаю, как это объяснить, но все, что я вижу, теряет цвет. К тому же из окружающего меня пространства словно выкачали все звуки гигантским пылесосом. Все, что я слышу, – это какое-то монотонное гудение, которое пульсирующей болью отдается у меня в голове. Весь остальной мир, в котором господствовали счастье и смех, куда-то исчез. Все, к чему я прикасаюсь, кажется твердым и холодным – все мягкое и теплое словно разом исчезло. Мне все время хочется лечь на пол и съежиться, чтобы быть незаметной.
На некоторое время я засыпаю, но только потому, что для меня это единственный способ спрятаться от окружающей реальности. Сон приглушает боль и погружает меня в черную пропасть забвения.
Внутри у меня пустота, безнадежная и мучительная. Я просто не представляла, что живой человек может испытывать нечто подобное. От ощущения этой пустоты у меня в буквальном смысле перехватывает дыхание. Нет сил даже на банальные бытовые дела. Горе стерло все мои эмоции – я ощущаю только страшную, мучительную душевную боль.
Должно быть, Колетт испытывала нечто подобное, когда умерла Пэтти.
Родители Джонатана едут в Нью-Йорк из Филадельфии, чтобы опознать его тело. Я не звонила им – по крайней мере, я этого не помню. Все, что происходило за последнее время, я помню словно в тумане. Я не могу сказать, с кем говорила, кто звонил. На кухонной стойке разложены продукты – на выброс. Кто-то снял с меня одежду, в которой я была, когда в квартиру приходили полицейские: может, это сделала Амелия? Я с удивлением разглядываю мягкий зеленый топ со следами пота и слюны на груди и спортивные штаны, в которые я облачена. Топ сильно измят в районе талии – должно быть, я хожу в нем уже несколько дней. И его, и спортивные штаны давно пора сменить.
Встреча с родителями Джонатана оказалась одним из самых тяжелых событий в моей жизни. Помню, они спрашивали меня, могут ли они забрать что-то из его вещей. Еще в памяти сохранился эпизод, когда я молча разглядывала нашу с Джонатаном совместную фотографию, сделанную на Кони-Айленд. На ней Джонатан стоит позади, обеими руками обхватив меня за талию. Мы оба улыбаемся в объектив, словно школьники. Еще мне вспоминается, как мать Джонатана взяла в руки одну из любимых футболок сына с логотипом бейсбольного клуба «Филадельфия Филлиз» на груди и поднесла ее к лицу, пытаясь уловить запах сына.
Мы с Джонатаном собирались устроить свадьбу в Филадельфии, ведь там большинство его родственников и друзей, а у меня близких родственников не осталось. Джонатан очень хотел, чтобы я познакомилась с его собакой по кличке Уилсон. Еще он собирался отвести меня на каток, расположенный неподалеку от его дома, и научить кататься на