Макаров Брусова. Свободный от любой радиации пистолет с почти вековой историей. Адмирал не брал его наружу.

— Сама, говоришь? Нет, это — моя работа, — твердо ответил парень, тиская рифленую рукоятку.

— Да не все так просто, — вздохнула доктор.

— Что еще?

— Иван Столбов, — почти по буквам произнесла Ольха. — Он и сейчас должен быть на смене, но Салават его подменяет.

— Ясно… друг, — протянул Зема. Появилось стойкое желание дать Фортуне по лицу, будь она хоть как-то олицетворена в живых образах.

— Сидит рядом и рвет волосы, глядя на агонизирующего товарища. Но его мольбы о смерти всячески отвергает, — добавила совсем тихо Ольха.

Зема застыл, обдумывая услышанное. Да, надо облегчить муки, раз ничего другого сделать не мог. Еще несколько дней назад это был крепкий, здоровый мужик в самом расцвете сил. А сегодня — пулю ему в лоб, как какой-то скотине. А все почему? Потому что не повезло парню? Это лживое, подлое слово — «везение».

— Проехали поселок Ласточка, — сообщил тем временем по рации машинист.

Состав ехал, завтрак варился, Пий кидал дрова в топку один, наверняка задавая вопрос, где его напарник. Жизнь шла своим чередом. А разнорабочий Столбов, здоровенный детина, теперь был нетрудоспособен.

«Надо сделать то, что требуется. Гуманизм в том и заключается, что стоит переступить через себя и позволить чему-то свершиться вне зависимости от твоего эгоистичного “спасения собственной души”, — пришло в голову оправдание очередному убийству.

— Надо, — только и обронил Зема вслух, выходя в коридор.

— Надо, — повторила как под гипнозом Ольха, встав за спиной.

Вдвоем пошли в коричневый мужской вагон. Ноги были как деревянные, руки дрожали. Завхоз едва не выронил пистолет по пути. Ольха за спиной шла, качаясь, как бычок из сказки.

Все в купе, едва завидев шефа с пистолетом, погрузились в мертвую тишину. Застыли, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре. Ощущение, что живых не было вообще.

Зема отодвинул дверь лазарета, и увиденная картина больно ударила по глазам. Добрыня превратился в тухлого гниющего урода: вздувшееся обезображенное лицо большими кровоточащими губами кусало края одеяла. Кровь шла из десен, что уже лишились зубов. Человек стонал, чудовищной силой воли не позволяя себе кричать. Лишь еще живые глаза отчетливо говорили, сколько в нем скопилось внутри боли. Он осознанно плавал между двумя мирами, почти перестав понимать, почему его все еще держат в этом мире. Почему не дают уйти в лучший, освободить от боли?

Богатырь Столбов уставился на Зему ненавидящим взором. То на него, то на пистолет в его руке.

— Шеф, — протянул Добрыня умоляюще. Это длилось какие-то секунды. Столбов подался навстречу, попытавшись помешать, но завхоз первым сорвался в действие.

— Какого хрена ты сидишь здесь? Я дежурства не отменял! — Почти не понимая, что творит, Зема схватил Столбова за шиворот рубашки и отбросил в коридор, добавляя пинка для разбега. — Живо на кочегарню! Иначе без завтрака и обеда останешься!

— Шеф, не надо! — запоздало закричал тот из коридора, поднимаясь с пола. Но Ольха и прибежавший Демон уже повисли у него на плечах, заламывая руки и мешая подняться. Он мог их скинуть, но в следующий момент на Столбова в коридоре навалились всей толпой, окончательно похоронив его попытки подняться.

Крепкий от природы, Столбов обладал недюжинной силой, но против коллектива не попрешь.

Зема закрыл дверь купе. Перевел взгляд на Добрыню.

— Прости, мужик. Ты был хорошим рабочим. Передай адмиралу по ту сторону, что мы постараемся прожить немного дольше.

Больной моргнул, не в силах даже ответить. Это была уже лишь тонкая оболочка, из которой на волю просилась измученная душа.

Зема поднял пистолет, подхватил соседнюю подушку и приставил ее к лицу Добрыни. Палец дернул курок. Приглушенный выстрел, тем не менее, оглушил. Не уши, а что-то внутри. В самом разуме вдруг все затихло, глядя, как по подушке расползается кровавое пятно…

Очнулся на соседней полке в лазарете долгие минуты спустя. Пришел в себя с ясными мыслями о том, что, подобно сожженному в Средневековье за «еретические» взгляды ученому, предводитель экспедиции так же стойко должен держаться своей правды. Что бы ни случилось, этот внутренний стержень — ощущение своей правоты — должен быть. Обязан быть! Иначе все рухнет. Вообще все. Весь проклятый мир вокруг перестанет иметь значение.

Ольха пощелкала пальцами перед глазами, возвращая в действительность.

— Зем, ты в порядке?

— Все отлично! — сгоряча ляпнул завхоз, поднимаясь. — Где Столбов и Добрыня?

— Столбов намотал сопли на кулак и пошел дежурить, как ты и сказал. А тело Добрыни мужики отнесли в розовый вагон. При ближайшей остановке похороним. Ты бы шел спать к себе в купе — мне продезинфицировать весь лазарет надо. Тело Добрыни, конечно, создает не тот уровень радиации, чтобы могилу плитами накрывать, но все же я пока запретила народу появляться без необходимости в розовом вагоне, где он лежит. Нам надо захоронить тела, а не устраивать молельные дома.

Зема снова присел на место. Радиация, смерть, смерть, радиация. Почему мир — такое Чистилище? Куда столько проблем на горстку выживших людей? Отвечать за поступки нескольких идиотов, позволивших ИИ развязать Войну из-за нелепых амбиций человечества, переставшего думать своей головой и доверившего эту работу компьютерам, было тяжело.

Ольха без дальнейших разговоров подхватила под плечо и вывела в коридор.

— Ты если хочешь когда-то получить звание «Бати», вспомни, что тебе еще детей строгать. Вот и береги яйца смолоду. Вот будешь дедом — сиди тут сколько хочешь! А пока пошел вон с подвластного мне клочка территории! Здесь надо все обеззараживать!

Мужики в коридоре отвели взгляд, опустили глаза, сделав вид, что заняты интересной беседой.

«Осуждают? Вряд ли. Каждый, подумав какое-то время, придет к такому же выводу — обойма не зря лишилась патрона. И жестко со Столбовым я поступил лишь потому, что так надо. В работе отвлечется. Мы все должны работать и не забывать об обязанностях. Иначе все перестанет иметь смысл. Пусть хоть снова по небу летят ракеты, но завтрак должен вариться, печка топиться, а состав мчаться по рельсам, оставляя за собой километры пути. Это единственный ориентир, который говорит нам всем, что мы движемся вперед. Закрыться в купе и плакать в подушку разрешено только ночью. Таковы правила, привитые экспедицией».

Зема отцепил с пояса рацию.

— Кузьмич, что там следующее по трассе?

— Подъезжаем к Лучегорску.

— Делаем остановку… Салават, приготовь группу с лопатами. Нужна будет глубо-о-окая яма. Мерзлую землю долбить придется долго. Разведите над ней костер. Алферов, твоя группа пилит лес. Ленка, распределить охрану равномерно… Завтрак переносится на более поздние часы. Мы устроим похороны. Предадим тела земле. Так надо, так положено. Это единственное,