То ли дело свои!

– Ща, командир, отолью только! – Мгновеннопроснувшийся Капустин сразу принялся одеваться. Лишь мельком покосился нагринберовскую койку. – А Пархатый что, в забеге уже?

Ложе Евгения Додиковича хранило первозданную девственность.Его то ли давно и со всей тщательностью заправили… то ли, наоборот, неразбирали вовсе.

– Да нет, он, похоже, не в забеге, а скорее взагуле… – Скудин выглянул в окно и тотчас хмыкнул. – Кстати, а вот ион, родимый.

– «Не распалася семья»,[87] – обрадовалсяМонохорд.

Гринберг шёл с американской стороны. Шёл уверенной походкойчеловека, до конца выполнившего свой долг. В измятом генеральском мундире онсмахивал на полководца, одержавшего тяжкую, но убедительную победу. Ещё в егоповадке было что-то от мартовского паскудного кота, крадущегося с гулянкидомой.

– О нет, нет… только не это… – узнав о затеваемойзарядке, капитан Грин помрачнел, споткнулся и принялся хромать на обе ногисразу. – Я должен принять ванну, выпить чашечку кофе…

От него шел густой запах вчерашних деликатесов,приправленный водочным перегаром и французскими духами. Если кому не доводилосьподобного обонять, поверьте на слово – смесь жуткая и тошнотворная. При другихобстоятельствах Скудин устроил бы подчинённому курс лечения по полнойпрограмме, до семьдесят седьмого пота и закаченных глаз, но вчерашние заслугиЕвгения Додиковича заставили его смягчиться: «Ладно, котяра несчастный, живипока».

В общем, побежали втроём: Скудин, Боря Капустин иувязавшийся с ними Кнопик. Едва заметная тропинка вилась вдоль берега озера,отлого поднималась в гору, скоро началось редколесье, запахло мхом, сосной,еловой живицей.

– Хорош, гвардейцы! – через пару километров Скудинвысмотрел аккуратную полянку-пролысину, весьма похожую на спортплощадку с крупнымутрамбованным песком, остановился в центре, неподалёку от большого камня,вросшего в землю.

Облюбованное им место было, если подумать, странноватое.Никакой растительности, кругом песчаной площадки – только крупные валуны имелкие булыжники, озеро отсюда казалось бескрайним, простёршимся до горизонтаантрацитово-чёрным разливом. На податливом, словно нарочно разглаженном пескене было видно ни единого следа, ни лисьего, ни заячьего, ни оленьего. Это виюне-то! Очень странно. И подозрительно. Кудеяр самым придирчивым образомобошёл «спортплощадку», потоптался, помял ногами песок…

Ничего.

Ну и ладно.

– Делай, как я!

Не спеша, с удовольствием Скудин принялся разогревать шейныемышцы. Боря в унисон завертел головой. Кнопик уселся перед ними, неуверенновиляя хвостом и пытаясь понять, чем это заняты люди. Может, они собирались сним поиграть?.. Непохоже… Отчаявшись уловить в их движениях какой-либо смысл,пёсик отдался во власть инстинктов и бодро отправился на охоту. Было похоже,что водопад незнакомых запахов вызывал у него лёгкое головокружение.

Размялись, потянулись, стали делать «солдатскую мельницу». Ивот тут… В некоторый момент вместо радостного чувства движения Иван ощутилвдруг присутствие опасности. Ни дать ни взять кто-то совсем рядом прицелился емув спину!

«В тайболе живём…» Рефлексам своим Кудеяр доверял. Ониникогда его не подводили. Он стремительно кувырнулся вперёд ещё прежде, чеммысль о затаившемся снайпере стала осознанной. Ушёл с чётко отгаданной линииатаки, залёг, лапнул несуществующую кобуру… осторожно осмотрелся.

Ничего. Ничего и никого.

Всё тихо. Лишь осины подрагивают листьями под легкимветерком…

– Ты чё, командир?..

Капустин уже лежал рядом с ним на песке. Он бросился наземьне рассуждая, действуя по принципу: делай как я. Борис слишком хорошо знал, чтоСкудин ничего не делает просто так.

– Мнительный я стал. Старею, наверное, – проворчалКудеяр. Между тем неведомая опасность отступила так же внезапно, как появилась,Иван поднялся, и в это время из чащи послышался приближающийся визг, и черезмгновение на поляну выскочил насмерть перепуганный Кнопик. Лохматый колобокподлетел к людям и плотно прижался к ногам Скудина. Он мелко дрожал и пряталхвост под брюшком, шерсть на загривке стояла дыбом.

– Эх ты, сторожевая собака… – Иван подхватилпёсика на руки, тот, разрываясь от пережитого страха и вновь обретённойбезопасности, попробовал облизать ему лицо. Кудеяр мотнул головой: – Уходим,Боря. После будем разбираться.

А в чём, собственно, разбираться? «Скорее всегомедведь, – сказал себе подполковник. – Его присутствие тоже нарасстоянии чувствуется…» Он лукавил. Он встречался с медведем. Ощущение былосовершенно другое. Но не эти же… со зрачками? Они прошлый раз о своихнамерениях через тонкие планы не предупреждали…

Назад бежали молча. Кнопик, постепенно успокаиваясь, тихоскулил на руках у Ивана. Два километра пробежки да ещё испуг – горожанину снепривычки было многовато.

В лагере их встретил шум и гам.

– Я вас, любезный, попрошу не повышать голос! – ПрофессорЗвягинцев с намыленным, выбритым лишь наполовину лицом, потрясал перед егеремДаниловым объемистой кожаной папкой. – Вот, можете убедиться. Весь пакетдокументов в полном порядке! И уберите ружьё!

– Да подотрись ты, академик, своими бумагами! – Старыйсаам горестно оглядывался на следы танковых траков, на широкую просеку,проложенную гринберговской техникой в мелколесье, и действительно порывалсяснять с плеча ружьё. – Это кто сделал, я тебя спрашиваю, чёртовинтеллигент! Тебя бы так поперёк жопы! А потом вдоль! И опять поперёк!

И его можно было понять. Всюду сломанные, вырванные с корнемольхи, рябины, берёзки, глубокие шрамы от гусениц на изумрудно-зеленом мху исветлом, словно отбеленное полотно, ягеле. Зарастёт не скоро…

– Здравствуй, дядя Степан! – Скудин сразу понял,что подошёл весьма вовремя. Слова явно закончились, но, слава Богу, до дела ещёне дошло. Иван крепко обнял удивлённого Данилова. – Ты не серчай так, дядяСтепан. Генерал тут один вчера у нас напахал… Так я расстрелял его. Вечеромещё. Зарыл как падаль и могилу заровнял, теперь не найти.

Не давая сааму опомниться, он метнулся в вагончик, сделалстрашные глаза полупроснувшемуся Гринбергу и, сдёрнув с плечиков, вынес наружумногострадальный мундир.

– Вот, дядя Степан, – продемонстрировал он егерютяжёлый от наград китель. – Закопали, как равка,[88]голым, лицом вниз. Чтобы сразу в ад провалился.

Голос его был убедительно твёрд и полон отвращения и скорби.Иван тут же понял, что перестарался. Мгновенно наступившая тишина сказала ему,что он убедил не только саама. В самом деле, кто видел Женьку после того, как достигпика вчерашний гудёж? В смысле, кто, кроме американцев?.. Профессор Звягинцевмашинально вытирал намыленную щёку, на глазах серея лицом: «Неужели?!!Гестаповец…» Веня переглянулся с Альбертом, и оба стали медленно пятиться.Виринея в ужасе закрыла рот рукой, глаза её наполнились слезами. «Ого, девочка,а тебе Женька-то, оказывается, не совсем безразличен…» Один Капустин прикусилгубу, чтобы не расхохотаться. В его взгляде, устремлённом на Скудина, плескалсявосторг. «Во дает командир!»