Он кивнул Моуди, лукаво взглянул на Изабеллу и, посмеиваясь про себя, вышел за дверь.

Изабелла молча повертела в руках письмо, обернулась к Моуди и решительно сказала, что вскрыла бы его прямо сейчас.

– Но вы же дали слово! – мягко упрекнул Моуди.

– Кому? – с чисто женской логикой возразила Изабелла. – Мистеру Шарону, этому противному, самодовольному старику? Не понимаю, и как только вы доверились такому бесстыднику! Я бы ни за что не стала иметь с ним дела.

– Поначалу, когда мы с мистером Троем впервые пришли к нему, я тоже сомневался, – отвечал Моуди. – Но он дал нам тогда один совет – и мое мнение о нем переменилось. Мне тоже крайне неприятны манеры и наружность мистера Шарона – по правде сказать, даже совестно было везти его к вам. Однако же я не жалею, что прибегнул к его услугам.

Изабелла слушала рассеянно. Она, видимо, хотела что-то сказать, но не решалась.

– Можно задать вам один нескромный вопрос? – начала она.

– Сколько угодно.

– Скажите… – Она замялась, но, собравшись с духом, продолжила: – Скажите, много ли вы заплатили мистеру Шарону?

Вместо ответа Моуди заметил, что пора возвращаться на виллу мисс Пинк.

– Ваша тетушка, наверное, уже беспокоится.

Изабелла молча повернулась и первая вышла из дому. Однако, оказавшись снова на луговой тропинке, она возобновила разговор.

– Пожалуйста, не обижайтесь, – мягко произнесла она, – но, понимаете, я чувствую себя ужасно неловко. Вы тратите на меня свои сбережения, а мне ведь даже не из чего будет возвращать вам долг.

– Но мне не найти лучшего применения для моих денег, – горячо возразил Моуди. – Единственное, чего я страстно желаю в жизни, так это избавить вас от страданий. И если все мои труды принесут вам хоть минуту радости, я стану считать себя счастливейшим из смертных.

Изабелла подняла на него полные слез глаза.

– Вы так добры ко мне, мистер Моуди. – Она протянула ему руку. – Не знаю, как вас благодарить!

– Это очень просто, – улыбнувшись, отвечал он. – Зовите меня Робертом, без «мистера Моуди».

В ответ она с покоряющей непосредственностью взяла его под руку.

– Будь я вашею сестрой, я называла бы вас только так, – сказала она. – И ни у кого на свете не было бы брата преданнее, чем мой.

– Есть ли надежда, что когда-нибудь я мог бы стать для вас дороже и ближе, чем брат? – спросил он, жадно вглядываясь в обращенное к нему лицо.

Она опустила голову и ничего не сказала. Моуди вспомнился грубый намек Шарона на «милого дружка» и как она тогда зарделась. А что теперь, когда он, Моуди, задал свой вопрос? Ответ нетрудно было прочитать в ее лице – оно было бледно и серьезно. Как ни мало он был искушен в тонкостях женской натуры, все же чутье подсказывало ему, что бледность в данном случае не лучший знак. Если бы сердце Изабеллы, тронутое столь беззаветной преданностью, потеплело и открылось наконец для любви, она бы уж скорее покраснела. Придя к такому неутешительному выводу, Моуди вздохнул.

– Надеюсь, я вас не обидел? – грустно спросил он.

– Нет-нет, что вы!

– Не нужно было этого говорить. Пожалуйста, не думайте, что я помогаю вам из корыстных побуждений.

– Ах, Роберт! Разве я могу такое о вас подумать?

Но он еще не договорил.

– Пусть даже вам суждено выйти за другого, – тихо произнес он, – я все равно не оставлю начатого дела. Знаю, мне будет тяжело, но это не помешает мне служить вам.

– Зачем вы так говорите? – пылко воскликнула она. – Ведь я ни к кому на свете не питаю такого уважения и такой признательности, как к вам! Да и с чего вы взяли, что у меня кто-то есть? В моей жизни нет ни тайн, ни друзей, о которых бы вы не знали. Поверьте мне, Роберт, и давайте оставим этот разговор!

– Чтобы никогда к нему больше не возвращаться? – спросил он с безрассудным упорством человека, не желающего расставаться с последней надеждой.

В другое время и при других обстоятельствах Изабелла, может быть, ответила бы ему резкостью. Сейчас ее ответ прозвучал спокойно и мягко.

– Чтобы не возвращаться к нему сейчас, – сказала она. – Дайте мне время разобраться в моих чувствах.

Он с благодарностью ухватился за эти слова, как утопающий за пресловутую соломинку. Взяв руку девушки, он неожиданно прижал ее к губам. Она не выказала смущения. Но что она при этом чувствовала? Обычную жалость – и все?

Дальше они шли молча, рука об руку.

Луга кончились, и они вышли на дорогу, ведущую к виллам-близнецам. Оба были заняты своими мыслями и не обратили внимания на двух верховых – господина и грума, – не спеша ехавших им навстречу. Лошади шли шагом, и господин заметил двух пешеходов, лишь почти поравнявшись с ними.

– Мисс Изабелла!

Девушка вздрогнула и, подняв глаза, увидела перед собою Альфреда Гардимана. На нем был прекрасный светло-коричневый костюм для верховой езды и высокая фетровая шляпа – коричневая же, но более темного оттенка. В этом живописном наряде наружность его заметно выигрывала, а черты лица в присутствии Изабеллы приобрели живость, которой им обычно так недоставало. Превосходный наездник, он легко и изящно осадил лошадь; на руках его были перчатки янтарного цвета. Слуга за его спиной тоже натянул поводья и остановился. Гардиман казался в эту минуту воплощением знатности, благополучия и успеха. Какой разительный в глазах девушки контраст с ее бледным и грустным спутником в дурно пошитом черном сюртуке! Моуди неловко озирался, остро чувствуя собственную незначительность и не умея этого скрыть. Он взглянул на Изабеллу и с горечью убедился, что лицо ее залито предательским румянцем.

– Я и мечтать не мог о такой удаче, – говорил Гардиман, и речь его, всегда ровная и невыразительная, снова оживилась в честь Изабеллы. – Только сегодня утром, вернувшись из Франции, я заходил к леди Лидьярд в надежде увидеть вас. Слуги сообщили, что хозяйки нет дома, а мисс Изабелла уехала в деревню; куда – неизвестно, сказали только – погостить к родственнице, больше ничего от них не смог добиться. – Взгляд его упал на Моуди. – Мы с вами не встречались? Ах да, у леди Лидьярд. Вы, кажется, ее дворецкий? Здравствуйте.

Моуди, не поднимая глаз от земли, поклонился молча.

Но Гардиман, которому было решительно все равно, что ответит дворецкий и ответит ли вообще, уже отвернулся и восхищенно взирал на Изабеллу.

– Начинаю думать, что я все-таки везучий, – с улыбкою продолжал он. – Уже совсем было отчаялся увидеть когда-либо мисс Изабеллу, понуро плетусь домой, и вдруг – вы собственной персоной! Ну, признайтесь, рады ли вы хоть немного встрече со мною? Молчите? Что ж, тогда позвольте еще один вопрос: вы, вероятно, гостите где-то здесь, в наших краях?