– Я поеду позднее, – ответил Моуди.

– Тогда я должен дать вам кое-какие указания. Сойдитесь с лакеем Гардимана. Займите ему денег, если он на мели, делайте что угодно, но станьте ему лучшим другом. Самому мне с такой задачей – увы! – не справиться: физиономией не вышел. Вы – другое дело; вы от шляпы до подметок человек приличный, вас никто ни в чем не заподозрит. Ну-ну, не скромничайте! Берете вы на себя лакея или нет?

– Предположим, – сказал Моуди. – Что дальше?

Старый Шарон приблизил безобразно толстые губы к самому уху Моуди:

– У своего нового приятеля вы возьмете образец почерка Гардимана и узнаете имена его банкиров.

Моуди в ужасе отшатнулся от проходимца, словно тот приставил ему нож к горлу.

– Да вы старый мошенник! – воскликнул он. – Толкаете меня на подлог?!

– А вы круглый дурак! – парировал Шарон. – Придержите-ка свой длинный язык да слушайте, что я вам скажу. Вы пойдете в банк с запиской, написанной почерком Гардимана (но моею рукой), следующего содержания: «Мистер Гардиман свидетельствует свое почтение господам Такому-то и Такому-то и просит уведомить его, поступила ли на его счет в течение последней недели сумма в пятьсот фунтов. Мистер Гардиман желает знать, имеется ли в банковских книгах соответствующая запись и кто внес означенную сумму на его счет». Потом вы дождетесь ответа банкиров и принесете его мне. Не исключено, что в этом ответе мы прочитаем имя, которое вы боитесь покамест даже нашептать. В таком случае вор пойман! Что, Ваше Глупейшество, по-вашему, это подлог? Знаете, что вам скажу: когда б, доживши до ваших лет, я, не приведи Господь, смыслил бы в жизни не больше вашего – ей-ей, пошел бы и повесился! Тише, тише! Вон идет наш ангел с молочком. Не забудьте о моем поручении! Если из ответа банкиров нам не удастся ничего узнать – не отчаивайтесь: у меня есть другой план. Тогда уж, будьте покойны, я все возьму на себя. Боже!.. Она несет молоко; боюсь, сейчас придется его пить. – С такими предвкушениями он шагнул навстречу Изабелле, чтобы принять от нее кувшин. – Ах, какая прелесть! – возопил он, пытаясь изобразить на своей безобразной физиономии радость, что вышло у него довольно неубедительно. – Юное и прекрасное создание спешит собственноручно напоить старика! – Замолчав, он посмотрел на молоко с таким видом, словно его пытались угостить касторкой. – Никто не хочет отведать? – жалобно спросил он, протягивая кувшин сначала Изабелле, потом Моуди. – Я, видите ли, не приучен к натуральному молоку; у нас там в Лондоне продают разведенный мел. Кто знает, как мои старые кишки отнесутся к молоку от настоящей коровы? – С величайшей осторожностью он отпил глоточек. – Нет, разрази меня гром, для меня это слишком роскошный напиток! И чересчур крепкий, чтобы пить неразбавленным. С вашего позволения я разведу его капелькой джина. Эй, Мосик!

Он поставил молоко перед мопсом, сам же достал из кармана небольшую фляжку, которую и осушил одним залпом.

– Вот это я понимаю! – с облегчением причмокнув губами, сказал он. – Простите, что заставил вас ходить понапрасну, но всему виною мое невежество. Откуда мне было знать, что я окажусь недостойным настоящего молока? Я начинаю думать, – продолжал он, украдкой поглядывая в сторону станции, – что и свежего воздуха я тоже недостоин. Мною овладевает тоска по лондонскому зловонию. Хочется уже назад, туда, где чернеет копоть моего счастливого детства и хлюпает под ногами родная лондонская грязь. А тут и воздух мне слишком прозрачен, и небо чересчур чисто. Да что там! Для того, кто привык к грохоту кэбов, омнибусов, разномастных экипажей, здешняя тишина просто невыносима! Так что счастливо оставаться, мисс! Я возвращаюсь в Лондон.

Изабелла с нескрываемым разочарованием повернулась к Моуди.

– И это все? – спросила она. – Вы говорили, что он может помочь. Я уж было поверила, что он назовет нам имя преступника!

Шарон услышал это.

– Мисс, – сказал он, – назвать имя преступника мне так же просто, как назвать ваше имя.

– Тогда почему вы этого не сделаете?

– Потому что время еще не подошло, мисс, – это во-первых. А во-вторых, назови я вора сейчас, при теперешнем раскладе, вы сами же сочтете меня сумасшедшим и скажете мистеру Моуди, что я обманом выманил у него денежки. Все идет своим чередом, мисс Изабелла, надо только чуточку подождать.

– Это всё слова, – возразила Изабелла. – Вы попросту не знаете, кто украл деньги, иначе бы назвали вора сейчас.

И, нахмурив милое личико, она повернулась уходить. Шарон поплелся за нею. Даже этот толстокожий пройдоха почувствовал над собой непреодолимую власть молодости и красоты.

– Послушайте, – начал он, – давайте лучше расстанемся друзьями, не то я умру от горя. Ну хорошо, молоко в этом домике есть. А как вы думаете, перо, чернила и бумага у них найдутся?

– Найдутся, конечно, – не оборачиваясь, бросила Изабелла.

– А немного сургуча?

– Полагаю, найдется и сургуч.

Старый Шарон положил на плечо девушки свою грязную пятерню, и, чтобы ее стряхнуть, Изабелле пришлось обернуться к нему лицом.

– Идемте, – сказал он. – Дабы вас ублажить, я согласен кое-что сообщить вам письменно.

– Почему письменно? – подозрительно спросила Изабелла.

– Потому, милочка, что я поверяю вам тайну – стало быть, я и ставлю условия.

Десять минут спустя они все втроем стояли в чистой, светлой комнате. Дома была одна хозяйка. При виде Старого Шарона бедняжка задрожала как осиновый лист. На протяжении всего ее безобидного существования род людской ни разу не представал пред нею в таком обличье.

– Господи помилуй, мисс! – прошептала она. – Как вас угораздило с этаким связаться?

По просьбе Изабеллы она достала сургуч и все, что нужно для письма, после чего попятилась к двери.

– Бога ради, простите меня, мисс, – прошептала она, в последний раз бросив полный ужаса взгляд на безобразного гостя, – но я не в силах видеть у себя в доме такое грязное страшилище!..

С этими словами фермерша выскользнула за дверь и больше не показывалась.

Не обращая ни малейшего внимания на столь сдержанный прием, Шарон что-то написал на листке бумаги, вложил листок в конверт и запечатал его – за неимением ничего лучшего – мундштуком собственной трубки.

– Теперь вы, мисс, и вы тоже, – он с усмешкой обернулся к Моуди, – дадите мне честное слово, что ровно неделю, начиная от сегодняшнего дня, ни один из вас и пальцем не притронется к этой печати. Вот таково мое условие, мисс Изабелла. И не пытайтесь мне перечить; в противном случае вот свеча, вот письмо – я сейчас же его сожгу!

Спорить было бесполезно. Изабелла и Моуди пообещали ждать.

Учтиво поклонившись, Старый Шарон вручил письмо Изабелле.

– Когда неделя закончится, – сказал он, – вам придется признать, что я не так прост, как вы думали. Приятного вам вечера, мисс. Мосик, пошли! Распрощаемся с этой нестерпимой чистотой – и домой, к лондонскому зловонию!