– Номер есть у троих, – отвечал мистер Трой, – у мисс Изабеллы Миллер, мистера Моуди и у меня.

– Вот и хорошо, – сказал Феликс. – Пришлите его мне вместе с изложением дела. Могу ли я быть еще чем-нибудь полезен? – обратился он к тетушке. – Одно, согласитесь, утешительно: кража совершена в доме той, кто может себе позволить спокойно отнестись к этому испытанию. А вдруг бы что-то подобное случилось со мной? Боже милостивый, страшно представить!

– Испытание выпало мне дважды, а такое даже я не в состоянии пережить спокойно, – возразила леди Лидьярд. – Сумма предназначалась для благотворительных целей, и я сочла своим долгом выплатить ее во второй раз.

Феликс встал, неверными шагами страдающего человека подошел к стулу леди Лидьярд и с пылким восхищением поцеловал тетушкину руку.

– Вы неподражаемы! – воскликнул он. – Верите ли, благодаря вам я готов примириться с человеческой натурой. Какое благородство! Какая щедрость! Мистер Трой, если я вам больше не нужен, мне лучше вернуться в постель, а то у меня кружится голова и ноги подкашиваются. Но ничего, как только Альфред снова меня разденет, мне тут же полегчает. Дай вам Бог здоровья, тетушка! Я еще никогда в жизни не гордился так родством с вами, как сегодня. Мое почтение, мистер Трой! Так не забудьте прислать изложение дела! Не скатиться бы ненароком с лестницы; впрочем, пустяки: у вас там в прихожей стоит швейцар – если что, он меня поднимет. Замечательный малый, ленивый и жирный, как боров, мне бы его заботы! Au revoir! au revoir![10]

И, послав тетушке воздушный поцелуй, он нетвердой походкой направился к двери – Феликс Суитсэр, возможно несколько поблекший, но услужливый и внимательный, как всегда; Феликс Суитсэр, который никогда никому из ближних не отказывал в дружеской помощи.

– Полагаете, он действительно очень болен? – спросил мистер Трой.

– Моему племяннику стукнуло уже пятьдесят, – усмехнулась леди Лидьярд, – а он все юношей рядится. Природа то и дело ему напоминает: «Феликс, ты старик!» И тогда он укладывается в постель и объявляет, что у него нервы.

– Можно ли рассчитывать, что он сдержит слово и напишет в Париж? – все же уточнил мистер Трой.

– О да! Непременно напишет, хотя, может быть, и не сразу. При всем своем жеманстве он иногда поразительно меняется, становясь чрезвычайно деятельным. Кстати, о поразительных переменах: я хотела поговорить с вами о Моуди. За последние два дня он сильно переменился, притом к худшему.

– Моуди? Вот уж ни за что бы не подумал! И что же с ним случилось?

– А вот послушайте. Вчера была пятница. Рано утром вы с ним уходили куда-то по делу.

Мистер Трой поклонился и ничего не сказал. Он предпочел не упоминать о так называемой консультации, за которую негодный старик выманил у него гинею.

– Днем он мне зачем-то понадобился, – продолжала леди Лидьярд, – но мне доложили, что он опять ушел. Куда ушел? Неизвестно. Не просил передать, когда вернется? Нет, вообще ничего не передавал. Он, конечно, не лакей, и я вовсе не требую, чтобы, выходя из дому, он каждый раз спрашивал моего позволения, но все же, полагаю, он мог бы сказать швейцару, как долго его не будет. Спустя несколько часов он вернулся; я, естественно, попросила объяснений – и что, по-вашему, он мне ответил? Представьте, заявил, что выходил «по личному делу». Ни объяснений, ни извинений – этакий джентльмен, который отчитываться ни перед кем не обязан. Верите или нет, но я сдержалась, только выразила надежду, что такого больше не повторится. Он поклонился и сказал: «Миледи, мое дело еще не завершено, и я не могу обещать, что мне опять не придется внезапно отлучиться». Ну что вы на это скажете? Девять хозяек из десяти тотчас бы его рассчитали. Ей-богу, я начинаю верить в собственную исключительность – я всего лишь попросила его покинуть комнату. У мужчин, я слышала, бывает иногда размягчение мозгов. У меня появились некоторые подозрения насчет мозгов Моуди.

У мистера Троя тоже появились кое-какие подозрения, однако направлены они были совсем в другую сторону – в глубь лондонских улочек и переулков, к дому Старого Шарона. Скромно умолчав о своих догадках, мистер Трой ответил только, что он слишком удивлен услышанным и не рискнет сразу высказать определенное мнение.

– Постойте, это еще не все, – перебила леди Лидьярд. – Сейчас еще больше удивитесь. Вы, полагаю, встречали в моем доме мальчика в пажеской ливрее? Он чистит обувь и выполняет разные мелкие поручения. Хороший мальчик; я отпустила его на недельку домой – отдохнуть, побегать с приятелями. Понятно, что на это время его работу нужно было поручить младшему лакею, который всего-то на несколько лет старше того мальчугана. Что же делает Моуди? Он берет на его место постороннего – это при том, что половина слуг в доме слоняется без дела! А сегодня утром в людской было чрезвычайно весело – так весело, что, пока я завтракала, снизу до меня доносились взрывы хохота. Я люблю, когда у моих слуг хорошее настроение, – но не до такой же степени! Я спросила у своей горничной, в чем дело, и она объяснила, что это все из-за шуточек какого-то невообразимого старика, которого мой дворецкий, видите ли, нанял на место мальчика! Заговорила на эту тему с Моуди – он вдруг замялся и отвечает, что поступил-де по своему разумению и что, если мне угодно, он попросит чистильщика умерить свое остроумие. Спрашиваю, где он отыскал этого старика. «Встретил случайно, миледи…» – и больше ни слова. Моуди, как вы знаете, и прежде нанимал для меня слуг, но до сих пор он всегда перед этим советовался со мной. Право, не знаю теперь, что и думать. Вдруг этот человек, так странно появившийся в моем доме, окажется пьянчугой или вором? Я хочу, чтобы вы, мистер Трой, сами поговорили с Моуди. Вас не затруднит позвонить в колокольчик?

Мистер Трой послушно поднялся и позвонил.

Нет нужды объяснять, что к этому времени он окончательно уверился: мало того, что Моуди по собственному почину вернулся к Шарону, он еще помог старому вымогателю проникнуть в дом и под видом чистильщика обуви шпионить за слугами. Сказать об этом леди Лидьярд сейчас, в ее теперешнем настроении, означало бы обречь дворецкого на неминуемое увольнение. В такой ситуации поверенному оставалось одно: с позволения хозяйки поговорить с Моуди конфиденциально и, указав ему на крайнюю безответственность такого поведения, пригрозить, что если он немедленно не удалит Шарона из дома, то мистеру Трою придется открыть леди Лидьярд всю правду.

– Думаю, будет лучше, если ваша милость позволит мне побеседовать с Моуди наедине, – сказал адвокат. – Я, пожалуй, спущусь к нему в комнату.

– Зачем вам себя утруждать? – возразила леди Лидьярд. – Говорите с ним здесь, а я пройду в будуар.

В этот момент в дверях гостиной появился лакей.

– Пригласите сюда Моуди, – сказала леди Лидьярд.

Но в ответе лакея ей вдруг почудилась значительность, которую трудно было бы объяснить смыслом прозвучавших слов:

– Моуди вышел, мадам.