Никодимус улыбнулся. Улыбнулся просто, по-отцовски. Леандра видела морщинки у его глаз, серебро в волосах. Что бы там с ним ни случилось, сейчас он был мужчиной средних лет, глядящим на дочь, которую сильно недооценивал и даже не понимал. В душе Леандры разверзлась пропасть. Тем не менее она бодро сказала:

– Спасибо, что привёл целительницу. Я не хочу встречаться с матерью.

– Она тебя любит.

– Не хочу разговаривать на эту тему.

– Наверное, мне не понять, каково это, быть в твоей шкуре, но… Всю свою юность я провёл, считая себя безнадёжным калекой. И разучился принимать помощь.

– Это не одно и то же, – сквозь нежность в её голосе прорвалось раздражение. – Калека и больной – разные вещи.

– Согласен, солнышко, но между нами есть кое-что общее. Ты унаследовала мою какографию, которая и спровоцировала твою болезнь.

– В том-то и дело, папа. Твоя какография тебя не убивает, – сказала она с большим жаром, чем намеревалась. – Нет между нами ничего общего. Рано или поздно моя болезнь меня прикончит, и с этим ничего не поделаешь.

– Прости, я неудачно выразился. Просто боюсь, что ты не хочешь принимать мою помощь потому, что винишь меня. Если так, не могу тебя за это порицать. Но я всегда хотел самого лучшего для своей дочери.

– Пап, не виню я тебя ни в чём.

Он внимательно посмотрел ей в лицо и кивнул.

– Хорошо, коли так. Между прочим, Тримурил затеяла свою глупую игру только затем, чтобы ты оказалась в долгу перед одним из нас и приняла помощь.

– Да, это в её духе, – Леандра возвела очи горе.

– Так ты примешь мою помощь?

Она увидела неуверенность в его зелёных глазах.

– Конечно, пап, – солгала она. – Как только мне понадобится помощь, я первым делом обращусь к тебе.

Морщинки вокруг его глаз чуть разгладились. Леандру поразило то, с какой лёгкостью ей удалось надуть отца. С одной стороны, это радовало, с другой – пугало. И, если уж быть до конца откровенной, немного злило, что отец оказался таким простофилей. Будь на его месте Франческа, Леандра бы подобными баснями не отделалась.

– Проведать тебя попозже? – спросил Никодимус.

– Вообще-то, я отправляюсь в Шандралу и не вернусь вечером в Плавучий Город, – ответила Леандра, надеясь, что не вернётся сюда до тех пор, пока не разрешит проблему пророчества, заставляющего её убить близкого человека.

– Мы с Фран должны присутствовать на военном совете, думаю, надолго после заката он не затянется. Потом, вероятно, я вернусь в наше поместье. Мы можем увидеться с тобой там.

Леандра постаралась подавить дрожь. Слишком близко. Если ей понадобится его убить, он окажется слишком близко.

– Чем ещё планируешь заняться, кроме как справляться о моём здоровье?

– Мне нужно подготовить очередное метазаклинание, – глаза Никодимуса затуманились.

– На случай, если тётушка Вивиан применила одно из своих?

– Не хочется даже думать о таком обороте дела, но… лучше держать заклинание наготове, – его взгляд вновь сделался осмысленным, отец взял её ладони в свои. – Если на то будет воля небес, я по-быстрому закончу свои дела в Плавучем Городе, и мы с тобой увидимся дома, правда?

– Всё может быть, – неопределённо ответила она, про себя подумав: «Помоги мне Бог Богов, чтобы этого не произошло».

– В общем, если не сегодня-завтра я тебе понадоблюсь, ты найдёшь меня в поместье.

– Отлично, пап, – Леандра чмокнула его в щёку, вновь ощутив ненависть к себе за эту примитивную манипуляцию.

Никодимус напоследок сжал её пальцы и поднялся.

– Смотри за собой и не зевай, ладно?

– Договорились.

Отец кивнул и ушёл.

Выждав немного, Леандра позвала Дрюн. Дверь открылась, и вошла четырёхрукая богиня.

– Как только Холокаи вернётся, мы идём к Таддеусу. Где его носит, эту тупую рыбу?

– Я пока соберусь, – Дрюн поклонилась. – Понятия не имею, куда делся Холокаи. Как прошёл разговор с отцом?

– На сей раз я его обдурила, но мою мать вряд ли удовлетворят подобные объяснения. Она от меня так легко не отступится. Вот почему… – она сделала паузу. – Вот почему нам надо отправляться к Таддеусу немедленно. Если его заклинание сможет лишить меня способности любить, тогда, я уверена… – внезапно она заморгала. – Тогда, я уверена, мне придётся убить отца.

– Культ Неразделённой Общины поклоняется Леандре? – недоумённо переспросила Франческа. – Моей дочери? Но почему?

Тэм и Лоло продолжали плескаться в озере.

– Всё началось после вашего столкновения в Порту Милосердия, – сказал Холокаи. – Вот только я не знаю, что именно случилось тогда между вами. Ты должна мне рассказать.

– То есть я должна посвятить тебя в наши семейные дела? – насупилась Франческа.

– Да мне, в общем, всё равно, – он пожал плечами и ухмыльнулся. – Это же ты спросила меня о том, как вышло, что культ поклоняется Леа. Но для этого мне нужно точно знать, что произошло в Порту Милосердия.

Франческа задумалась, на глазах мрачнея. В конце концов, Холокаи у неё в кулаке, пожалуй, не будет большой беды, если он узнает правду.

– Хорошо. Шестнадцать-семнадцать лет назад мы с Леа много спорили о том, как следует лечить её болезнь. Я уговорила дочь поступить в целительскую академию Порта Милосердия. Думаю, она согласилась только для того, чтобы доказать мою неправоту. Леа не волшебница, однако для отпрысков влиятельных людей там могут сделать исключение. Она с грехом пополам проучилась два года, жила при этом самостоятельно, и, полагаю, мы обе вздохнули с облегчением.

Франческа увидела, как Лоло пытается утянуть Тэма под воду. Друид поддался, притворившись, что тонет. Через несколько секунд они оба вынырнули, хохоча и отплёвываясь.

– Леандра встретила молодого человека. Его звали Тенили. Эдакий богатенький красавчик, купчик из Беш-Ло. У него имелись связи и в Поруе Милосердия, и в Верданте. Леа с Тенили стали любовниками, разумеется, она ничего не сказала ни мне, ни отцу. Затем Тенили объявил, что хочет жениться на ней и увезти в Вердант. Чего Леа не знала, так это того, что в действительности он был вердантским богом ветра. Из младших, зато очень древний. Чтобы скрыть от неё красное свечение богозаклинания, он наложил на себя хитроумные субтексты, – Франческа взглянула на Холокаи. – Он служил посланником вердантскому пантеону, жреческой касте и наиболее сильным орденам шаманов-чарословов. Однако метазаклинания Вивиан изменили общественный уклад Верданта. Боги хирели, тогда как чарословы получали всё больший и больший вес. Особенно это касается волшебников Верданта. Они стремились ослабить свой пантеон и его шаманов. Тенили оказался в политической изоляции, он со дня на день ожидал нападения и уничтожения. Упредив удар, бог и его верующие бежали в Порт Милосердия, где и поселились изгнанниками.