Леандра уже собиралась сказать Никодимусу, что разберётся без него, и тут он добавил:

– Я привёл свою целительницу на случай, если ты захочешь поговорить с ней вместо матери.

Жар в душе Леандры немного остыл. Это было дальновидно с его стороны. Посмотрела на целительницу в синей мантии. Глаза старухи начинали уже мутнеть.

– Вы стажировались в Порте Милосердия?

– Да, госпожа хранительница.

– И знакомы с моей матерью?

– Нет, госпожа хранительница.

– Мне бы хотелось… задать вам вопрос наедине.

Повисло молчание.

– Я буду в коридоре, – сказал Никодимус.

Подождав, пока он не удалится, гидромантка представилась:

– Я – магистра Дория Кокалас, но вы, ежели хотите, можете звать меня просто Дорией.

– Вам известно состояние моего здоровья?

Дория утвердительно качнула головой.

– Однажды, когда я была маленькой, во время приступа болезни вокруг моего сердца скопилась жидкость. Боюсь, теперь случилось то же самое.

– Что заставляет вас так думать?

– Я чувствую боль в груди, когда пытаюсь сделать глубокий вдох.

– Разрешите вас осмотреть, – глаза гидромантки посуровели.

Леандра кивнула, и целительница принялась прослушивать её грудь. Простукала спину, помяла живот, а затем, пока Леандра старательно вдыхала и выдыхала, невероятно долго разглядывала шею.

После чего достала пузырёк и вылила его содержимое на правый бицепс Леандры. Жидкость сформировала широкую ленту, потом вдруг сжалась и начала медленно расслабляться, при этом от неё протянулись странные «ручейки» к ушам целительницы.

Когда Леандра оделась, Дория объявила:

– У вас действительно могла скопиться жидкость в лёгких или вокруг сердца, хотя я не слышала характерных шумов, сопровождающих подобные воспаления. Однако мне не нравится ваш пульс и прочие симптомы, – она указала на шею Леандры так, словно это всё объясняло. – В общем, если жидкость в груди и есть, её недостаточно, чтобы спровоцировать проблемы с сердцем.

С сердца действительно словно упал камень, Леандра поблагодарила целительницу.

– Я уже приняла повышенную дозу гормона стресса. Может быть, нужно сделать что-нибудь ещё?

– В данный момент? Нет, пожалуй. Однако желательно, чтобы рядом с вами находился целитель, если ситуация с сердцем обострится.

– Спасибо, Дория.

– Рада была помочь. Навестить вас попозже?

– Если сможете. А теперь не пригласите ли вы моего отца?

Гидромантка поклонилась и вышла. Дверь тут же вновь отъехала в сторону, появился Никодимус.

– Ну, как твои дела?

– Благодарю, лучше, чем ожидалось.

– Чем я ещё могу тебе помочь? – он присел рядом.

– Ты и так уже сделал достаточно, особенно если принять в расчёт дурацкую игру, в которую тебя втравила Тримурил.

– Леа, зачем ты спровоцировала приступ?

– Мне нужно срочно вернуться в Шандралу.

– Зачем?

– Я веду расследование, – начала она, чувствуя холод внутри. – Я должна выяснить, кто нападает на мелких богов. Что если это как-то связано с Империей или твоим неодемоном с Гребня? Нам надо узнать как можно скорее.

– Уверена, что в состоянии сейчас вести расследование?

– Вполне. Особенно после беседы с твоей целительницей.

– Хорошо, Леа, я тебе верю. Но… есть одна маленькая заковыка.

– Какая? – Её сердце ухнуло куда-то вниз.

– Когда я схватился с Речной Воровкой…

– Пап, – перебила она, боясь того, что может услышать, а ещё больше того, что может совершить. – Принеси мне чашку воды, а?

Она кивнула на кувшин, стоявший на столике у дальней стены. Никодимус запнулся, потом встал и направился к кувшину. Создатель, взмолилась Леандра, не дай ему произнести сам знаешь что, не позволяй ему это узнать, кто угодно, только не он.

– Вот, – он подал ей чашку.

Леандра протянула руку с нарочитой гримасой боли. Отец посмотрел на неё долгим взглядом и сказал:

– У Речной Воровки было твоё лицо.

Сердце забилось как сумасшедшее. Придётся его убить. Иного выхода нет, хотя…

– Да? – каким-то чудом ей удалось сохранить спокойный тон. – Нет, правда?

– По-моему, ты не особенно удивлена, – зелёные глаза Никодимуса шарили по её лицу.

– Лет пять назад я уже столкнулась с чем-то подобным, – соврала она. – В деревеньке на Матрунде. Я там прикончила злобного неодемона-аллигатора, наводившего ужас на рыбаков. Тамошняя богиня приняла мою внешность, чтобы обмануть жителей и заставить их думать, будто это она разделалась с неодемоном. По-моему, она поступила так неумышленно. Рыбаки принялись усердно ей молиться, культ рос. Пока о её уловке не прослышали наши агенты. Мы немного надавили на неё, и она поняла, что моё лицо ей разонравилось.

– Полагаешь, Речная Воровка выдавала себя за тебя? – отец смотрел ей прямо в глаза.

– Ну, ничего иного мне в голову не приходит. А тебе?

– И мне нет… Но Леа, почему она удивилась, когда я сказал, что у неё твоё лицо?

– Наверняка она не сознавала, что похожа на меня. Лукавые неодемоны меняют внешность как перчатки. Паства, видя эти изменения, тут же сочиняет новые мифы. А ты же знаешь, как истово наши боги верят в собственную мифологию. Поносив какое-то время моё лицо, Речная Воровка вполне могла убедить себя, что всё обстоит ровно наоборот, и это у меня её внешность.

– Да, она так и заявила… – нахмурился Никодимус.

Леандра знала, что говорила, поскольку внимательно наблюдала за тем, как речная богиня постепенно и безотчётно становилась похожей на неё саму. Никодимус продолжал сидеть мрачнее тучи.

– Однако, Леа, разве тебя не беспокоит какая-то странная подковёрная возня?

– Ты о чём?

– Сам пока не понимаю. Ты случайно ни во что не вляпалась?

– Не больше, чем любой из нас.

– Может быть, тебе известно нечто, что окажется нам полезным?

– Увы, пап, – вновь соврала она, искренне надеясь, что ей не придётся убивать отца, и приглашающе положила руку на кушетку между ними.

Он посмотрел на её ладонь. Из-за какографии и владения праязыком мало кто из живых существ мог пережить его прикосновение, грозившее смертельным раковым проклятием. Первой была её мать, второй – она.

Леандра осторожно взяла отца за руку. Болезненная гримаса, которую она прежде не замечала, ушла с его лица.

Это был очень дурной поступок, она знала. Ей доводилось совершать гораздо худшее: она врала, мошенничала, воровала и убивала, не испытывая особенного раскаяния. Но сейчас ей сделалось стыдно за свою бессовестную уловку.