– Ну, не скули, не скули, – дружелюбно посоветовалМазур. – Тебе уже и не больно почти... Споем? Адмирал, адмирал,улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля...

Нечаев с кряхтением распрямлялся. На его упитанной, воистинуадмиральской, авторитетной и авантажной физиономии читалось одно лишьбезграничное удивление.

– Кирилл...

– Ну не призрак же? – покривил губы Мазур. –Призраки так умело и больно под дых не лупят... Слушай, ты бы хоть удивился дляпорядка, спросил бы, какими судьбами, с чего бы вдруг, где Света... А?

Нечаев кинул на него недобрый взгляд исподлобья, но тут жепопытался взять себя в руки, натянуто улыбнулся:

– Ну, значит, ты что-то такое п р о с е к...

– А ты молоток, – кивнул Мазур. – Ты,конечно, сволочь последняя, но ты все же – молоток. Безграничное изумление нелепишь, не возмущаешься даже особо... Сядь, в ногах правды нет...

Нечаев послушно уселся напротив. Взгляд его немножкоблуждал, конечно, но все же он никак не производил впечатления раскаявшегосягрешника. И особой удрученностью своим поведением от него не пахло.

– Чертов спецназ... – сказал он в пространство снекоторым даже философским смирением.

– А ты думал... – ухмыльнулся Мазур. – Мыведь умеем не только резать глотки журналом «Плейбой»... Помнишь, что говорилФедор Сухов? Война – это кто кого передумает... А может, и не Сухов, я толкомне помню уже, но мысль глубоко верная... Понимаешь ли, Всеволод Всеволодович,я, конечно, не гений аналитики и уж никак не ас сыска, но со временем пора быловыстраивать версии... Мне ведь живым остаться хотелось. И выиграть вдобавок.Так вот, я одно время был в полнейшей растерянности, как и Гвоздь. Я никак немог у з р е т ь виновника, главный мотор дела, кукловода. Так, смутныеконтуры... От отчаяния, должно быть, в голову лезла самая что ни на естьшизофрения. И однажды мне вдруг пришло в голову: если поставить на вакантноеместо т е б я вкупе со Светкой, все идеальнейшим образом укладывается... Иникакой тебе головоломки. Я тщательнейшим образом воскресил в памяти, как она шл а к тому поганому ларьку, пивко мне якобы закупать – он же за углом был, невидно его из вагонов, ну никак не видно... а она шла туда так уверенно, покомпасу словно... И дальше все логично связывалось... Это ты и был – внешнийфактор... Ты меня Гвоздю сосватал, ты с ним на пару удумал примочку с беднойзаложницей... Ну, вы меня правильно просчитали, каюсь – никак не мог я еебросить в грязных лапах... Почему он тебе так верил? Старые знакомые, а? Вы жшантарские оба...

– Ну да, – сказал Нечаев почти спокойно. –Соседи даже. Ольховка, хулиганский райончик... Дружили когда-то. Потомразошлись, но пересекались иногда...

– И он тебе верил, – утвердительно сказалМазур. – Как старому корешку. Все мы к старости чуточку сентиментальнымиделаемся... Хорошо придумано, Севочка, сначала твои мальчики хлопают его пешек,потом ты его убеждаешь, что единственный специалист, который может его из стольпоганой ситуации вытащить – это наш отечественный Рэмбо, Кы Сы Мазур. И вы напару мозгуете план, в полной мере учитывающий характер означенной Рэмбы и некийстаромодный кодекс офицерской чести... Неплохо, Сева. Неплохо. Я не спрашиваю,откуда у тебя такие хваткие мальчики и кто они, сейчас меня это неинтересует... Зато крепенько подозреваю, что через сестрицу Анюту ты у наспрямо причастен к тем труженикам лопаты, что археологические находки свои сдаютне в музей, а на черный рынок... Каким-то боком ты и Ларочку подцепил, и,крепко подозреваю, господина Хлынова... А?

– И улик у тебя, конечно, полны карманы? – спросилНечаев с улыбочкой. – Да неужели?

– Вот тут ты прав, – развел руками Мазур. –Нет у меня улик. И я, откровенно говоря, не представляю, как их добыть... Чтоже это ты, старого друга, соседа не пожалел?

– А что, от его смерти прогрессивное человечествомногое потеряет? – пожал плечами Нечаев. – Уголовник, сволочь,пахан...

– Оно конечно, – задумчиво сказал Мазур. –Только, видишь ли... Скажу тебе по совести: Гвоздь, как к нему ни относись,личность я р к а я. Волк, конечно. Но ты-то – шакал...

– Слушай!

– А что? – невинно спросил Мазур. – Даже нешакал, крыса... На языке того социума, куда ты меня так неожиданно продал,такое поведение называется крысятничеством... – Он ногой придвинул к себе«дипломат», открыл его и достал этюд. – Сева, это что, настоящий Леонардода Винчи?

Он поразился перемене, происшедшей с собеседником – Нечаевуставился на застекленную картинку завороженно и тупо, словно птичка на змею,показалось даже, что его эмоции сродни оргазму. Чтобы Нечаев опамятовался,Мазур побыстрее убрал этюд в портфель и щелкнул замками.

– Сева...

– Ну да, – сказал Нечаев, мечтательно заведя глазакуда-то под потолок. – Эта дура, Томка, ничего не поняла, ее интересуюткони в любых видах, не важно, Леонардо их рисовал или уличный мазилка...Значит, Задуреев не врал по пьянке? У старухи осталось вот это? – Он жадносмотрел на портфель.

Мазур кивнул.

– Это этюды Леонардо, – произнес Нечаев, словнодевочке стихи декламировал. – А бронзовые лошадки – это Пьетро Монтичелли.Друг Леонардо, нечто вроде подмастерья. Ему, конечно, было до Леонардо как доКитая раком, но «круг Леонардо да Винчи» – само по себе нехилая товарная марка.Лошадок было двенадцать, по числу месяцев, модели для скульптур, которые Пьетрозаказал какой-то вельможа. Скульптур Пьетро так и не сделал – то ли заказчикумер, то ли что-то еще помешало – а лошадок сохранилось на Западе всегочетыре. Две в Лувре, две – в частных коллекциях. Эта четверка, что сейчас стоиту Томки, считалась тоже пропавшей с семьсот девяносто седьмого года. Тогдасгорел венецианский Арсенал – он только назывался так, а на деле был музеем...Революция, уличные бои, вторжение французов... Скорее всего, какой-нибудьлягушатник их и прибрал в мешок. А потом пришли немцы – то ли во временафранко-прусской, то ли в Первую мировую. Кто-то опять-таки был ценителемизящного. Ну, а потом – наши. В Германии тогда столько всего можно былонагрести...

– Ох, как ты у нас подкован в области культурки...

– Ну, Аня...

– Ах да, конечно... – сказал Мазур. – И вырешили прибрать к рукам и коняшек, и этюды, а? Была только одна загвоздка:господин Гвоздь. Пока он был жив, грабить Тамару было очень уж рискованно. Яправильно рассуждаю? И убивать ее, и просто грабить – очень уж чревато. Приживом-то папе. Вот ты и построил сложный, длинный, запутанный обходный путь...

– Кирилл, – сказал Нечаев почти спокойно. –Ты хоть понимаешь, с к о л ь к о все это стоит?Два-три миллиона – стартовая цена. Баксов, Кирилл!Б а к с о в! Тебе сказать по буквам? Какие тут Гвозди,шурупчики, винтики? Какие тут Томки? Да пошли они все! Два-три миллиона...

– Я понимаю, – кивнул Мазур. – Баксов...Зелененьких, как огуречики. Только зачем же ты меня подставил, сука?