Для порядка отмотал немного, просмотрел на крохотном цветномэкранчике – все нормально, оператор из него получился не столь уж и плохой,если выгонят в отставку, можно предлагать свои услуги какой-нибудь студииподпольной порнушки... Сука, стерва, зараза такая, прошмандовка...

Ну, слава богу, они, наконец, перестали кувыркаться. Звукисквозь х и т р о е зеркало не долетали – но, судя по выражению лиц ижестам, Лара вежливо и тактично просит прекратить амор, поскольку она женщиназамужняя и светская, себе сплошь и рядом не принадлежит, и ей пора... Мазурузнавал то же выражение, те же движения рук, с которыми Лара недавно его самоговыпроваживала из уютной квартирки на первом этаже, и это было обиднее всего.Пусть даже знаешь, что все игра, циничная р а з р а б о т к а клиента – обидно,и все тут...

Он стоял посреди комнаты – сидеть, увы, решительно не на чем– курил и наблюдал, как златовласая прелестница Лара прощается с вернойлюбовницей. Все, как у людей – смачный поцелуй на пороге, обжималочкинапоследок...

Судя по грустной физиономии Танечки, медленно шагавшей кворотам, она-то принимала все это всерьез, и Мазуру, человеку порой доброму,стало ее на минутку жалко. Особенно когда он, вернувшись к зеркалу-обманке,увидел, с каким выражением лица Ларочка курит, валяясь на своем сексодроме – нуконечно, никакая она не бисексуалка, просто выполняет тягостную обязанность,только э т а к и м образом, надо полагать, бедную Танечку и удавалось держатьна крючке. Классический прием, ничего не попишешь – разве что в розовойрамочке...

* * *

В голове у него роились коварные планы: скажем, перехватитьТанечку на лесной дороге, продемонстрировать запись, пугнуть гневом обманутогомуженька – ведь выпотрошит валькирию ржавым зубилом, какие тут шуточки! –и под влиянием момента раскрутить на признания...

Но зачем, собственно? Ничего такого уж нового Танечкиныоткровения, даже если и удастся их вырвать, не внесут – так, можно будетуточнить второстепенные детали. К чему, если главное, основные вехи и так ясны?А вот риск имеется – не убивать же потом эту стерву, и прятать у людей Гвоздя –чревато. Вдруг у них с Ларой и на завтра рандеву назначено? Всполошится, и...

Беда Лары в том, что она толковала понятие «старомодность»исключительно на свой лад. Тут-то и крылась главная ошибочка, весомый шанс напроигрыш...

Свернув на тихую улочку, протянувшуюся параллельно обширномутихому парку и застроенную грязно-желтыми двухэтажными домиками, Мазур все ещевзвешивал за и против. Лично ему двадцать тысяч долларов казались громаднойсуммой, и лишиться ее зря, попасться на удочку какого-нибудь дешевого прохиндеябыло бы не просто унизительным – грандиозным проколом. Пусть даже деньги чужие,пусть даже для Гвоздя это мелочь, пустяк, пусть даже его никто ни в чем неупрекнет. Грандиозность суммы давила на психику. И тем более удивительнымказалось, что эти деньжищи составляли всего две пачки сотенных: уместившихся вовнутреннем кармане Мазурова пиджака, весивших немногим более пачки сигарет.

А впрочем... А впрочем, анонимный друг его не подвел вот ужедва раза. Сначала дал наводку насчет «Радости», потом послал на загороднуюдачку, где все прошло прекрасно, и никто его не подставил. Бог любит троицу,хочется думать, что и сейчас обойдется...

Чтобы всецело использовать свое скромное умение в сложнойнауке ухода от слежки, он специально прошел мимо нужного дома, пересек парк ивернулся в исходную точку. Никого за спиной – а ведь в этих тихих местах любойпрохожий издали заметен. Вздохнув про себя – кто не рискует... – он сделалкруг и вошел в обшарпанный подъезд. Второй этаж, он же и последний. Придавивбольшим пальцем потрескавшуюся черную кнопку, Мазур услышал внутри заунывныйтрезвон и вновь изготовился к любым сюрпризам.

Дверь скрипуче приоткрылась сантиметров на десять, вобразовавшуюся щель, поверх массивной цепочки, на Мазура уставился молодойчеловек лет, этак, тридцати, взъерошенный и весь какой-то пришибленный.Затравленный у него видок, пожалуй что...

– Ну? – невежливо буркнул он.

– Я по объявлению, насчет фотоувеличителя, –сказал Мазур насквозь дурацкую фразу, по заверениям анонима, служившую вернымпаролем.

– С деньгами? – нервно осведомился хозяин квартирыили кто он там.

– Ну, вообще-то... – сказал Мазур с некоторымпревосходством, чтобы не думал, сопляк, будто имеет право диктоватьусловия. – Я еще не видел товара. Сначала стулья, а потом деньги...

– Какие еще стулья? – искренне изумился парень.

– Да так, классика, – терпеливо сказалМазур. – Ну, могу я войти?

Лязгнула цепочка. Хозяин отскочил в глубину длинной и узкойприхожей, держа правую руку согнутой в локте, прикрытой чем-то вроде простыни.

Мазуру это ужасно не понравилось – дураку ясно, что уболвана в клешне, – но он все же вошел, тщательно прикрыл за собой дверь изадвинул одной рукой щеколду, все время держа парня в поле зрения.

Тот, похоже, немного успокоился, обнаружив, что вслед завизитером в квартиру никто не ломанулся.

– Вы что, постирушку устроили?

– А? – не понял незнакомец.

– Простынку держите. – Мазур преспокойно указал пальцемна помянутый кусок материи. – Стирать, что ли, взялись от нечего делать?

– Да нет... Я, это... Заходите.

И он направился в комнату, все еще держа руку полусогнутой иприкрывая ее простыней, и в самом деле нуждавшейся в стирке. Войдя следом,Мазур огляделся. Квартирка, судя по всему, состояла из этой самой единственнойкомнаты, изрядно захламленной. Правда, в отличие от квартиры того алкаша, мусорздесь составляли не пустые бутылки, а газеты, пакеты из-под чипсов,видеокассеты и холсты, холсты в устрашающем количестве, чистые и, если можнотак выразиться, изрядно перепачканные красками. Мельком обозрев картины, Мазурмоментально отнес их автора к тому направлению, которое незабвенный Никиткатерпеть не мог. Чистой воды абстракционизм. И черт с ним, не до того...

– Ваши? – все же поинтересовался он, показав наполотна.

– Ага, – настороженно отозвался парень. – Ну,деньги покажите!

– Родной, – задушевно сказал ему Мазур. – Тыбы спрятал волыну, честное слово. Ну не умеешь ты с ней обращаться, у тебя жкурок в простыне запутался...

Собеседник отпрянул к противоположной стене и лихорадочнопринялся высвобождать конечность. Мазур разочарованно фыркнул – на негоуставился потертый наган самого прозаического облика, немало повидавший насвоем веку. После всех стволов, что имелись в хозяйстве Гвоздя, человечка в э то м плане максимально цивилизованного, этот жалкий любитель смотрелся реликтомпозапрошлого века.

– Опусти, дурень, пушку, – сказал Мазур с той жесердечностью. – Она, знаешь ли, стреляет, если вон ту хреновину нажать...