Медленно выпрямившись, Мазур протянул:

– Лариса, ты представляешь – какая-то сволочьухитрилась заснять вас вчера с милой Танечкой на той даче...

Она сорвалась, не выдержала напряжения. А может, и несорвалась, может, вполне хладнокровно попыталась довести задумку до конца,только уже без сообщника. В руке у нее появился небольшой черный пистолет, дуловзмыло на уровень голов Мазура с Гвоздем, палец решительно потянул спуск...

И вместо выстрела раздался сухой металлический щелчок. Но неследовало усматривать в осечке какую-то мистику – попросту Мазур, навестиввчера посреди ночи этот кабинетик, отыскал в столе немецкую волыну и подпилилударник – всего-то на пару миллиметров, но этого было достаточно, чтобы боек недостиг капсюля...

– Фомич, забери у нее пушку, – сказал Мазур сбезразличным видом. – Это, в конце концов, твоя баба, вот сам иразбирайся...

Она молчала, смертельно бледная – какие тут, к чертям,недомолвки, какие оправдания... Гвоздь надвинулся на нее, как бульдозер, Мазурупоказалось, что сейчас хрястнет жуткий удар...

Нет, шантарский крестный Папа оказался на высоте. Он всеголишь выдернул у Лары пистолет из пальчиков, придавил ей ладонью плечо, заставивопуститься в кресло, обошел вокруг стола и сел. Не глядя на Мазура, спросил:

– Что там за Танечка, что там за дача?

Мазур взял видеокамеру, предусмотрительно поставленную напол в уголке, уже сноровисто нажал пару кнопок:

– А вот, Фомич, это самое кино...

Гвоздь недолго смотрел на крохотный экранчик. Взвесив камеруна руке, запустил ее через всю комнату, и она смачно влепилась в стену. Что-тоотлетело, дребезжа.

– Есть такая наука – генетика, – сказалМазур. – Согласно генетике, у двух синеглазых родителей ни за что не можетродиться кареглазый ребенок. – Он старался говорить бесстрастно, холодно,прекрасно понимая, как унижен сейчас Гвоздь. – Но это все лирика – икареглазое дите, и это... – Он кивнул в сторону раскуроченнойкамеры. – Главное, Фомич, совсем в другом. Это неправда, что брак порасчету самый крепкий – во всяком случае, не каждый... Она захотела с о с к о чи т ь, ты ей был больше не нужен. У нее появилось собственное дело, небольшое,но хлебное, ей хотелось, расправив крылышки, выпорхнуть на свободу... но при жи в о м муже это было бы трудно проделать. Потому-то мы с тобой и должны былиприкончить друг друга на этом самом месте. Она совершенно ни при чем. Тыпросто-напросто из-за чего-то смертельно поссорился со своим московскимгенералом, и мы нашпиговали друг друга свинцом...

О кое-каких д е т а л ю ш к а х – то есть о кассете, уютнопригревшейся во внутреннем кармане его пиджака – следовало все же промолчать.Трудно предсказать, как поведет себя Гвоздь, когда на него свалится еще и э то. Благо Ларочка ни за что не станет упоминать о существовании кассеты – на нейи так много чего повисло...

– Я действительно в чем-то старомодный человек,Ларочка, – сказал Мазур устало. – Но это еще не значит, что я готов сходу верить всякой ерунде, которую мне преподносит очаровательная женщина. До та к о г о идиотства моя старомодность не простирается. Повидал кое-что. Ипредавали меня женщины, и убить пытались...

Она сидела с мертвым, бледным лицом. Как бы она ни была умнаи коварна, сказать ей сейчас было попросту нечего... Не тот расклад.

Гвоздь медленно встал, навис над ней, и она шарахнулась,ожидая удара. Однако оскорбленный в лучших чувствах муженек всего лишь поднялей подбородок двумя пальцами и проговорил медленно, раздельно, тусклым голосом:

– Я так полагаю, мы в разводе, сучка? Не дергайся, я обтебя руки пачкать не буду... и никто не будет. Я тебе просто предскажу будущее,не хуже любой цыганки. Ты, мандовошка, нынче же вечером будешь стоять на«бляжьем проспекте» – под присмотром персонального сутенерчика, в самой что нина есть мини-юбочке, с килограммом косметики на морде. И пахать ты там будешь,пока рак на горе не начнет марш Мендельсона высвистывать...

Мазуру нисколечко не было ее жалко – потому что по е ераскладу ему предстояло лежать в морге с бирочкой на ноге, а это, согласитесь,несколько меняет дело и избавляет как от лишней сентиментальности, так и отсочувствия...

– Значит, и Котовского... – проговорил Гвоздь,отвернувшись от супруги.

– Знаешь, Фомич... – сказал Мазур устало. –Это все – совершенно мне не интересные мелкие детали, ненужные подробности... Сэтим ты и сам справишься, без особого труда. А я, уж прости, вынужденоткланяться. Я сделал все, чего ты от меня хотел, правильно? Вот видишь... Утебя есть дохлый злодей – и живой свидетель, который охотно прольет светна темные стороны дела... По-моему, никаких претензий ко мне быть не может. Ясвою работу сделал. И потому ухожу.

Он двигался к двери, зорко наблюдая краешком глаза заГвоздем – но тот и не вздумал хвататься за оружие. Лишь когда Мазур повернулголовку замка, Гвоздь прямо-таки вскрикнул с неподдельным удивлением:

– А почему...

– Почему я нисколько не озабочен судьбой нашейпленницы? – понятливо подхватил Мазур. – Почему я не требую вернутьмне девушку? Извини, Фомич, я не гений, но ты меня недооценил, головорезастарого... Недооценил. Прощай, чего там...

Он тщательно прикрыл за собой дверь, решительными шагамипересек прохладный зал – судя по спокойному лицу продавщицы, выстрелов она неслышала, звукоизоляция отличная – вышел на улицу и сел в машину спримечательным номером. Тяжело отдуваясь, провел ладонями по лицу.

Не было времени на отдых. Не было времени расслабляться. Емуеще предстояло поставить п о с л е д н ю ю точку – пока Гвоздь не опомнился ине сложил дважды два, получив тем самым четыре...

Это было небольшое и красивое, белое двухэтажное зданьице,разместившееся в некотором отдалении от крайних домов, прямо на низком берегуШантары – респектабельный отельчик для особо важных персон (или обладателейособо толстых портмоне), не особенно и широко известный людям несерьезным исуетливым. Самое подходящее место, где мог бросить якорь сухопутный морячок поимени...

Мазур назвал это имя очаровашке за стойкой, и она, даже неоглянувшись на доску темного дерева, кивнула:

– Он у себя, седьмой номер...

В свою очередь вежливо ей поклонившись, Мазур степеннонаправился на второй этаж. Толстый ковер глушил шаги, вокруг, куда ни глянь –солидное темное дерево и начищенная медь, ни малейших признаков жизни...

Он постучал. Темная дверь с бронзовой семеркой распахнуласьпочти сразу же – ну конечно, кого тут е м у опасаться? В особенности, если онсчитал себя хитрее всех...

Отработанным движением Мазур сделал левой ладонью резкийжест, на пару минут лишивший хозяина номера возможности издавать громкие звуки,правой столь же уверенно заехал в солнечное сплетение. Пинком оттолкнулполусогнутого Нечаева в глубь номера, подхватил свой «дипломат», вошел,тщательно прикрыл за собой дверь, запер ее на вычурный ключ, а ключ надежноупрятал в карман. Сел в кресло, закурил и с холодным исследовательскиминтересом смотрел, как корчится его высокопревосходительство, господинвице-адмирал, сволочь такая.