У меня есть нож, спрятан под платьем, никто не подумал обыскивать меня… да и много ли толку от ножа в камере приговоренному к смерти?

Я могу разрезать веревки и освободить ему руки.

Но я не буду. Не сейчас. Иначе справиться с ним будет еще сложнее.

– Ты ранен?

Он отодвигается, забивается в угол подальше от меня.

Словно напуганное животное.

– Нет-нет-нет! – Паника в его голосе.

Мне плохо и страшно. Я не знаю, что делать, что ему сказать. Он уже плохо осознает происходящее. Еще немного, и…

Я протягиваю руку, пытаюсь коснуться его плеча.

– Нарин…

И он вдруг вскакивает. И откуда только берутся силы. Подскакивает на месте. И в сторону. Он стоит посреди камеры, и от резкого движения открываются подсохшие раны, я вижу, как толчками течет кровь. Он не чувствует боли. Ничего не чувствует. Кажется, он даже плохо понимает, что руки связаны, как-то неуклюже дергает плечом. Словно животное, не человек. Лихорадочный блеск…

Хочется заорать в голос.

Только бы не было уже поздно!

– Нарин, – осторожно говорю я, осторожно, по полшага пытаюсь подойти. – Ты мне нужен! Мне нужна твоя помощь! Ты меня слышишь? Нарин? Ответь мне!

Я подхожу. Ближе, ближе.

Он пятится.

Бесполезно разговаривать. Он не слышит, не понимает меня.

И, наконец, он прижимается спиной к стене. Отступать некуда.

– Нарин? Ты меня слышишь?

Шаг, еще шаг.

Чуть отвожу руку назад. Хорошо, что у меня не связаны. Меня никто не принимает всерьез. А зря.

– Ты меня слышишь?

Прости меня!

Помоги мне, Небесная Мать!

И со всего маху я бью его по лицу. И потом снова, пока он не опомнился. Лохан научил меня драться не только с оружием, этой зимой у нас было время.

И сейчас – либо он придет в себя, либо вырубится. Мне все равно. Мне подходят оба варианта. Главное, чтобы не сопротивлялся. Цинично, жестоко, но на все остальное нет времени.

И он падает на пол. Судорожно хватает ртом воздух.

– Нарин?

Слезы все же катятся по моим щекам.

Я снова опускаюсь на колени рядом с ним.

У него открыты глаза.

– Ты слышишь меня? – говорю я.

Я и сама себя с трудом слышу.

Но он кивает.

– Сейчас мне очень нужна твоя помощь, – быстро говорю я. – Ты мне нужен. Живой, здоровый и в здравом уме. Нужен! Понял?! Я сейчас постараюсь помочь тебе, а потом ты постараешься помочь мне. Иначе нам не выбраться. Только так. Если ничего не сделать, завтра утром нас с тобой казнят. И меня тоже. Ты понимаешь? Если ты сейчас не позволишь мне тебе помочь, то завтра меня убьют. Мне одной не справиться. Сейчас ты закроешь глаза и будешь лежать тихо-тихо. Потому что любое твое движение может помешать, и тогда мы оба с тобой умрем. Ты понимаешь меня? Нарин, ты понимаешь?

– Да. – Даже в темноте я вижу, как он смотрит на меня. – Хорошо, Тиль.

И я делаю глубокий вдох.

Все.

Сейчас.

Только бы никто не вошел, иначе… Нет, о таком нельзя думать.

– Закрой глаза, – говорю я. – Верь мне.

И он послушно закрывает.

Тогда я ложусь на пол рядом с ним. Обнимаю. Нет, надо не так, надо кожей к коже. Хотя бы ладонями. Я поднимаю его рубашку, там все мокрое и липкое от крови. У меня дрожат руки. Но ничего. Лучше к спине. Ладонями к спине. Обнять, прижать ладони, самой покрепче прижаться к нему и не выпускать.

Он вздрагивает. Дышит так прерывисто и тяжело. Ему очень больно и плохо.

– Сейчас ты умрешь, – тихо говорю я ему на ухо. – Но совсем ненадолго. Я должна развязать узелок. Только так я смогу вытащить тебя по-настоящему. Не бойся. Будет немного больно, но ты постарайся не двигаться сейчас.

– Хорошо, – так же тихо говорит он. – Давай.

И я закрываю глаза.

Никаких узелков, – сказала Ингрун. Душа должна быть свободна. Только так возможна полноценная жизнь. Душа должна вернуться и прирасти сама.

Но для этого придется нырнуть на дно огненной бездны.

Русалки не способны на такое, огонь не их стихия.

Узелок.

Легко сказать, но найти и понять, что делать – совсем не легко. Не ошибиться. Ингрун рассказала мне, но… Лишь бы не сделать хуже. Развязать узелок – значит убить его.

Боги… Даже некого попросить о помощи. Небесная Мать не поможет в таких делах. А просить Темного…

Закрыть глаза, почувствовать себя с ним единым целым. Позволить себе провалиться.

Со мной уже было такое. Провалиться…

Это почти невозможно.

Нужно самой немного умереть, уйти…

И тогда я увижу…

С первой попытки я пугаюсь и выныриваю назад.

Так, успокоиться. Нельзя так делать. Если уж решилась, то идти до конца. Иначе это смерть для нас обоих.

Успокоиться.

Я прижимаюсь к нему и всем телом чувствую его дыхание.

Мне плохо от того, что я собираюсь сделать. Но иначе не выйдет.

Я не знаю других путей.

Второй раз легче.

Сначала кружится голова. Слабость, почти до тошноты, но это нужно преодолеть. Уйти… Я могу.

Самой исчезнуть…

Почти так же, как выпрыгнуть в окно башни. Но теперь все зависит только от меня.

Оторваться.

И я вижу его словно совсем другим зрением. С закрытыми глазами. Вижу свет. И тонкую ниточку… Я пытаюсь нащупать… Вот!

Я почти не верю, что все это реальность. Да и не надо. Надо просто делать.

Узелок. Так крепко. Я пытаюсь нащупать, пытаюсь справиться.

Слышу, или скорее чувствую, как Нарин стонет сквозь зубы. Ингрун сказала, что это так, словно тебя разрывает изнутри. Но нужно, чтобы он тоже не попытался вырваться из моих рук. Нужно его согласие. И мужество.

Я уже почти…

А потом мы вместе с ним полетим в бездну колодца.

В пламя.

Часть его души уже там. Нужно собрать все. Все осколки. Каждая смерть отрывает все больше, он скорее там, чем здесь. Его душа похожа на потрепанный парус. Нырнуть. Нужно пройти это и, оттолкнувшись от самого дна – вернуться. Вместе. Я должна вынырнуть и вытащить его.

Огонь обжигает.

Я держу его за руку. Это так странно. Моя душа держит за руку его душу. Крепко-крепко. И мы горим.