— Вы любите белое или красное? — спрашиваю весьма вовремя, когда бокалы пустеют.

— Люблю вкусное, такое, как ваше, — смеется Алла в ответ, прикладывает палец к губам и тихонечко шепчет: — Только т-с-с-с…

— Вашему боссу не скажем! — даю свою клятву.

Спустя еще какое-то время откидываюсь на диван, прогуливаюсь пальцами по спинке, задеваю прядь волос, которая сама просится в руки, а когда хозяйка вздрагивает и оборачивается, направляю ее мысли в противоположное русло:

— Как там ваш кактус?

— Скучает по мне, как и я по нему. На то, что мой переезд в другую приемную так затянется, он вряд ли рассчитывал.

Игнорирую намек на то, чтобы ее отпустить или указать точные сроки. Снежане придется еще поболеть, потом разберемся.

— Поясните ему, что есть обстоятельства непреодолимой силы. А с вашей скукой в рабочее время ваш босс обязательно что-то придумает.

Усмехается, качает головой и вновь погружается в работу, а заодно отстраняется.

Ладно.

Пока — ладно.

Тем более, что действительно есть чем заняться, и срочно.

— Перекур, — объявляю я спустя пару часов.

Она тут же поднимается с дивана, не столько давая возможность ногам чуть размяться, сколько пытаясь от меня ускользнуть. Подхватив телефон, направляется к окну, будто ей есть дело до возможных звонков, погоды и того, кто там бродит под окнами, но замечает по пути книгу с закладкой и поддается своему любопытству.

— Анна Каренина, — читает название, пряча смешок, но обернувшись, позволяет рассмотреть в своем взгляде беснующихся чертенят. — Проникаетесь творчеством своего почти полного тезки?

— Пытаюсь понять, почему автор бросил героиню под поезд. В то время как у меня для ее почти полной тезки не раз мелькал в мыслях совсем другой вариант.

— Интересно, какой же? — хохочет.

Но ее смех застывает, когда я встаю.

Мне кажется, она забывает дышать, когда я к ней приближаюсь.

И похоже на то, что ее сердце перестает делать удары, когда я беру в ладони ее лицо и тихо, чтобы не испугать еще больше, вкрадчиво спрашиваю:

— Показать?

И плевать, если она кивает мне машинально, если не расслышала, не поняла, потому что ее губы так близко, и меня злит то, как отчаянно она их кусает…

Как будто стирает следы от моих поцелуев.

Прислоняю руку к ее груди, запуская сердцебиение, кайфую от тихого и частого пульса в ладонь, и только после этого нахожу ее губы своими, чтобы вернуть свою метку обратно.

Лев

У ее губ удивительный вкус, приправленный ответным желанием и судорожным выдохом в мои губы.

Эта женщина опьяняющая.

Трогательность, с которой она отвечает, все более и более открыто отзываясь на мою страсть, просто сводит с ума, и дьявол знает, чего мне стоит даже спустя пару секунд оставить на ней всю одежду.

Хочется хотя бы сбросить с нее пиджак — он ей точно мешает дышать, она почти задыхается, и, пожалуй, оттого отвечает даже жарче, чем раньше. Хочется провести рукой по ее блузе, услышать звук отлетающих пуговиц и заодно сделать так, чтобы моей ладони было удобней. Хочется задрать ее юбку, погладить ее сначала у кромки чулок, а потом, когда расслабится и доверится, подкрасться выше, чтобы ее стоны стали значительно громче.

Но все, что я себе позволяю — развести ее колени и прижаться вплотную, чтобы у нас двоих не поехала крыша от того, как мы далеко друг от друга, все еще далеко, хотя шагнуть уже некуда, разве что слиться. И чтобы разбавить легкий вкус нежности, с которой она отвечает моему наваждению. Перевести ее робкое желание в такое же черное вожделение, что бушует внутри меня, разрывая на части.

Она делает вялую попытку отстраниться, но когда я ее отпускаю, сама возвращается. Долгий взгляд на мои губы, ползущие по моим щекам чуть дрожащие пальцы, и ее язык самовольно скользит по моим устам, провоцируя, искушая и подсказывая, чего ей сейчас хочется больше.

Хотя куда более смело об этом говорят ее ладони, спустившиеся сначала к моей груди, а потом и значительно ниже.

Мне нравится этот план, о чем я недвусмысленно сообщаю, вжимаясь в нее чуть сильнее.

Стоит только представить ее на коленях передо мной, и как ее губы скользят по моему члену, прежде чем взять его в рот, и я понимаю, что реально взорвусь, если она не решится…

Но торопить не хочу.

Боюсь торопить, потому что последний осколок, который я отпускаю, едва мы соприкасаемся, с прощальным грохотом ядовито подсказывает, что я не просто хочу эту женщину. Я хочу эту женщину сделать своей.

Она дышит так тяжело, что я освобождаю ее губы из плена и с удовольствием провожу по ним пальцем. Балдею от того, что они приоткрыты, как будто вновь меня приглашают, и что я могу это сделать — опять прикоснуться, опять завладеть, опять ощутить этот вкус на своих губах, языке.

Кайфую, что могу чувствовать, видеть то, как она меня хочет. Могу любоваться легким смущением, с которым она опускает глаза, но не убирает ладони, продолжая исследовать мой живот и опасно соскальзывая пальцами ниже, словно подготавливая меня к тому, что вскоре произойдет между нами.

По хрен, если ей хочется первой попробовать, первой ощутить на вкус мою страсть. Я возьму свое после. Исследую ее своим языком куда усердней и с куда большим удовольствием, чем мог это сделать пальцами.

Мне хочется не только снять болезненный спазм, который копошится где-то в районе груди, а сделать так, чтобы она заболела мною в ответ.

— Я… — выдыхает мне в губы, продолжает исследовать меня пальцами, а потом сжимает футболку, словно пытаясь удержаться за пошатнувшуюся реальность.

Приподнимаю ее лицо, скольжу костяшками пальцев по ее скулам, качаю головой — ни черта у нее не получится. Если вокруг рушится то, к чему ты привык, это страшно, но не значит, что к худшему. И бесполезно пытаться удержаться на грани — она истончается так, что ты или сойдешь с нее добровольно, или рухнешь с нее, и будет гораздо больнее.

— Лев Николаевич… — произносит она.

И я хохочу, не могу удержаться.

Обхватываю ладонями ее лицо, целую глаза, висок, скулы, скольжу губами по ее подбородку и подсказываю, раз сама не догадывается:

— Лев…

Она качает головой.

Потом послушно кивает.

Делает глубокий вдох, и когда кажется, что решится, что уже ничего не мешает, можно не идти напролом, потому что впереди валом времени и на этот раз между нами никто не стоит, реальность снова высоко подкидывает над пропастью.

Я не осознаю, что за звук разбивает наш откровенный разговор из дыхания и взглядов. Слишком важный момент погружает в себя настолько, что по боку все остальное. Важно лишь то, что происходит сейчас между нами, разговор без единого слова. Когда таят, отступают сомнения, и когда ты узнаешь собеседника гораздо больше, чем если бы взял у него длинное интервью с проверкой на детекторе лжи.