Она обернулась и выжидающе посмотрела на Ингельда. Он улыбнулся ей, слегка приподняв левую бровь.

– Что?

– Сначала – про зал, потом – про монастырь. – Неужели она должна была объяснять ему, что нужно делать?

– Да. Я знаю. – Он продолжал улыбаться. – Пусть сначала тебя послушают.

Она недоуменно уставилась на него; в душе еще теплилась слабая надежда, что она просто неправильно поняла смысл его слов. Но он кивком указал на помост:

– Давай.

– Я не могу! Я не знаю, что говорить, и это неправильно, если…

– Еще как правильно! Посмотри на Эадбурх.

– На нее?!

– Ты сейчас правительница Донмута. И когда ты вчера читала мне нотации, Элфрун, ты вела себя как подобает. Так что теперь просто исполни свой долг.

– Вы хотите меня наказать.

– Я помогаю тебе. Хочу поддержать тебя как нынешнего лорда поместья. Давай, шевелись, а то люди подумают, что нам есть что от них скрывать. – Положив руку ей на спину, он повел ее по проходу через толпу кланяющихся и улыбающихся людей. – Смотри, какие дружелюбные лица. Знакомые лица.

Да уж. Танкрад из Иллингхэма: глаза полуприкрыты, губы – тонкая прямая линия. Эадбурх из Аберфорда улыбается слащаво до приторности, чуть ли не как старшая сестра. Атульф строит ей рожи. Рядом с ним стоит Абархильд, буравя ее взглядом из-под белого покрывала, расшитого золотом. Элфрун потом уже не могла вспомнить, как она добралась до королевского помоста. Господи, что же происходило у них, начиная с сентября прошлого года? Ради всего святого, что ей говорить?

Киты.

Тилмон ничего не сказал про китов, хотя люди обоих поместий совместно отправили королю его долю. Она может рассказать эту историю, а упомянув, что людей из Иллингхэма они радушно приняли на своей стороне эстуария, она продемонстрирует свое великодушие, всем станет ясно, что она хорошая соседка и добрый человек.

Король поманил ее, и она подошла к нему. Доски помоста скрипели под ее неуверенными шагами. Он улыбался ей, и его кожа, загорелая, несмотря на долгие месяцы зимы, в уголках глаз собралась в мелкие морщинки.

Обстоятельства складывались благоприятно для хорошего окота овец.

Собаки… но это были новости Ингельда, а не ее.

Кудда, упавший в огонь. Не стоит упоминать о роли Фредегара в той трагедии. Может быть, сказать, что им нужен молодой парень для работы в кузнице? Возможно, у кого-то здесь есть подходящий человек, которого будет не жалко отдать им. Или же это будет воспринято как проявление слабости? Нет, лучше не говорить ничего такого, что потом может вызвать недовольство отца.

И, как всегда при воспоминании о дне смерти Кудды, в памяти ее всплыл образ Финна. Как она могла бы описать его? Бродячий торговец, загадочным образом явившийся со стороны моря. Пришел, а потом пропал… Сердце ее словно сжала чья-то невидимая рука.

Стоит ли упоминать о нем? Что-то ей подсказывало, что не стоит рассказывать о Финне – ну разве это так уж важно? К тому же он даже мог быть здесь, среди купцов и торговцев, которых всегда было много возле такого сборища людей. А то, что она не увидела его, еще ничего…

Ингельд резко ткнул ее в руку.

На нее смотрел король. Глаза у него были добрыми.

– Дочь Радмера.

– Милорд.

Она опустилась на колено, прижалась лбом к тонкой сарже, покрывавшей его колено, и почувствовала, как его руки быстро и осторожно легли на ее голову, после чего он поднял ее на ноги.

Просто с чего-то начать, а там уже молиться, чтобы нужные слова нашлись сами собой.

– Мой король! – Глубокий вдох. Выше голову – плевать на синяк над глазом. Сердце стучало в груди глухо и часто. – Милорд архиепископ! – Чуть громче. – Народ Нортумбрии. Донмут находится в самом сердце этой страны. В прошлом октябре мы собрали богатый урожай даров моря…

Где-то на краю толпы кто-то крикнул, на него зашикали, потом по толпе пронесся ропот. Ее не слушали. Все отвернулись в ту сторону, откуда раздавался шум. Что происходит? Может быть, они не поняли, что она уже начала свою речь? Может быть, она говорила слишком тихо?

Через толпу к помосту продвигался всадник на черном коне и что-то кричал королю. Он походил на моряка или на иноземца; на фоне обветренной красно-коричневой кожи лица резко выделялись светлые выцветшие брови.

– Мой король!

– Что случилось? – Осберт поднялся и подошел к Элфрун, стоявшей на самом краю помоста.

Прошло какое-то время, прежде чем она наконец узнала вновь прибывшего. Он отощал и сильно загорел, но копна волос цвета масла осталась той же самой, как и его манера сидеть на лошади.

Это был Дунстан, оруженосец ее отца. Она пошатнулась, словно от неожиданного порыва ветра, но, быстро взяв себя в руки, тут же стала искать позади него знакомую фигуру Радмера.

Однако, похоже, Дунстан приехал один.

Каким-то образом все они оказались в шатре короля. Здесь было жарко, в этом небольшом личном пространстве, созданном вышитыми портьерами и драпировкой, приспущенным парусиновым потолком, красочным ковром под ногами. Все суетились вокруг нее и, несмотря на ее протесты, усадили на низкий табурет. Зачем они теряют время? Здесь были Ингельд, и Атульф, и ее бабушка, которая тоже сидела. Хихред. И Тилмон. А Тилмон почему здесь?

– Так какие новости? – повторил свой вопрос король.

– Милорд, мы благополучно передали все ваши послания. Мы… мы добрались до Рима. – Он запнулся. – Мы передали деньги его святейшеству Папе. Он принял нас хорошо. Мы…

– Что – мы?

– Радмер хотел побыстрее вернуться домой. Мы наняли корабль у Мессалиа, купца, который плавает мимо берегов Иберии и Ирландии. И попали в шторм. В ужасный шторм.

Элфрун услышала собственный голос как будто со стороны:

– Дунстан, где мой отец?

Он присел перед ней на корточки и взял ее за руки, но она почему-то не почувствовала его прикосновений.

– Мне очень жаль, Элфрун. Мне ужасно жаль. – Последовала еще одна невыносимая пауза. – Я видел, как он упал за борт.

– Проклятье!

– Риск был, и вы знали, на что идете.

– Мне жалко девочку.

– Мягкость, ваше величество, – сказал Вульфхер. – В этой жизни нет места мягкости.

– Но моя совесть…

– Мы две недели ублажали вашу совесть. – Вульфхер постучал пальцами по столу. – Ее бабушка хочет отдать ее в женский монастырь.

– Это, конечно, выход из ситуации.

Они прохаживались по большому залу в доме Вульфхера, где мощные каменные стены и колонны, возведенные еще римлянами, поддерживали возвышавшуюся над их головами сложную конструкцию из резных стропил и позолоченной кровли. У дверей стояла сопровождавшая Осберта вооруженная охрана, которую в дневное время заменяли слуги Вульфхера. Людей короля было трудно отличить от слуг архиепископа: те же яркие плащи, те же сияющие позолотой шлемы, которые те держали под мышками. Завидная должность для молодого человека, благодарная должность, достойная хорошего вознаграждения. Власть Осберта в большой степени зависела от них и от его способности обуздывать их желания, их беспощадность, их кипучую энергию и умения использовать их в своих целях.