Она начала понимать, почему он так раздражал Радмера и Абархильд.

– Но неужели вам все равно?

– Все равно – что?

– То, что о вас говорят? Что вы плохой священник?

– Что, правда говорят такое? Тогда могу пожелать этим людям всяческого благополучия. – На лице его вновь расцвела одна из его неотразимых улыбок. – Моя маленькая племянница, если бы король или его святейшество архиепископ грозили лишить меня донмутского монастыря и доходов от него, я мог бы еще подумать. Однако это маловероятно. Короли уже сотню лет опробывают на нас этот трюк, но сам Папа уладил все именно таким образом. А кроме того…

– Что?

Он посмотрел по сторонам и жестом подозвал ее к себе. Нахмурившись, она на шаг приблизилась к нему.

– Что еще?

Он прижал палец к губам:

– Ты умеешь хранить секреты?

– Конечно умею.

Лицо его стало серьезным, но глаза смеялись.

– Архиепископ – сам грешник, еще похлеще меня.

Она отшатнулась от него, словно получив пощечину.

– Вы мне отвратительны! – Элфрун резко развернулась и хотела тут же уйти, однако он схватил ее за плечо и повернул к себе лицом; пальцы его так больно впились в тело возле ключицы, что у нее перехватило дыхание. Теперь он уже не улыбался.

– Элфрун, я был очень терпелив по отношению к тебе. И, защищая тебя, выдержал битвы, о которых ты даже не догадываешься.

Она молча уставилась на него, испуганная тем, что он удерживал ее с такой силой.

– Но подобного я терпеть не намерен. Ни от тебя, ни от своей матери, ни от этого везде сующего свой нос проклятого франка, которого она выписала сюда и который имел дерзость предложить мне себя в качестве исповедника. Моя запятнанная душа, ее плачевное состояние касаются только меня, – он тряхнул ее, – и моего Господа. Ты поняла меня?

Она была слишком потрясена, чтобы что-то ответить.

– Так поняла или нет?

Она молча кивнула, и Ингельд наконец отпустил ее. Она потерла плечо, и лицо его тут же стало озабоченным.

– Я причинил тебе боль?

Она покачала головой, едва сдерживая слезы.

– Вот и хорошо, я рад. – Он по-прежнему смотрел на нее серьезно, без улыбки. – И помни, что я сказал тебе, Элфрун. Моя совесть – это мое личное дело.

Ей удалось еще раз кивнуть: она была настолько ошарашена, что не полагалась на свой голос.

– Мы с тобой, без сомнения, увидимся на вечерней молитве.

В конце концов насмешливое выражение снова вернулось на его лицо, и она внезапно поняла, что больше этого не выдержит. Со слезами на глазах она развернулась и быстро пошла вниз по склону холма, с трудом преодолевая участки луга, где весенние ростки пробивались сквозь спутанную в клубки сухую прошлогоднюю траву. Не очень понимая, что делает, она, словно на ощупь, прошла ярдов двести в случайно выбранном направлении и приблизилась к еще одному скоплению шатров и навесов, и тут услышала предостерегающий крик. Не сразу сообразив, что кричат ей, она по инерции сделала еще один решительный шаг и вдруг растянулась на земле, зацепившись ногой за растяжку.

Земля как будто бросилась ей навстречу, и она больно ударилась щекой и виском. У нее перехватило дыхание, и некоторое время она пролежала оглушенная, прежде чем ей удалось приподняться, опираясь на локоть, и оценить степень нанесенного урона. Очень болела лодыжка, к тому же, падая, она поцарапала ее обо что-то, не видимое в траве. Элфрун еще и руку вывихнула. Она попыталась восстановить дыхание, но это оказалось непросто. Прижав руку ко лбу над правым глазом, она потом с любопытством посмотрела на свои пальцы. На них была теплая кровь.

– Оставайся на месте. Не шевелись. Вот же придурок! – У нее ушло какое-то время на то, чтобы догадаться, что последние слова относятся не к ней. – Я же просил не забивать колышки в землю, пока мы не выкосим высокую траву!

К говорившему присоединился еще один человек. Картина перед глазами постепенно прояснялась, и теперь она уже видела, что один из них был коренастым, в кожаном переднике ремесленника. В одной руке он держал деревянный молоток, в другой – колышки.

– Я помню тебя, – сказала она высокому, который подошел к ней первым. – Но тогда ты был перемазан кровью.

– А сейчас в крови ты сама.

Это было правдой: она чувствовала, как по правой щеке стекает горячая струйка.

Он продолжал говорить:

– Сможешь встать? Или хочешь, чтобы я отнес тебя на руках?

Протянув руку, он помог ей подняться. Лодыжка хрустнула.

– Прости. Мне нужно опереться на тебя, – сквозь стиснутые зубы произнесла она.

– Я отведу тебя к моей матери.

Элфрун ухватилась за него, как плющ, цепляющийся за ствол дуба. Они прошли с десяток шагов, не больше, и очутились в полумраке шатра, где полная круглолицая женщина с темными вьющимися волосами прикрыла за ними полог. В домашней обстановке она была без покрывала. Знакомое лицо, но кто она такая? Теперь женщина уже разворачивала полы плаща Элфрун, требуя принести теплой воды.

В шатре было душно и темно, Элфрун не хватало воздуха. Соломенный тюфяк.

– Меня сейчас вырвет.

Тут же рядом с ней появилось ведро. Она с благодарностью потянулась к нему, не обращая внимания на бормотание где-то у нее за спиной.

– Тебя всю трясет. – Круглолицая женщина, присев позади нее, придерживала ей волосы, чтобы они не окунулись в ведро. – И неудивительно. По словам Танкрада, ушиблась ты сильно, ведь в траве лежал большой камень. Танкрад говорит, что велел Хадду, прежде чем вбивать колышки, выкосить траву, но этот лентяй и бездельник и пальцем не пошевельнет, если над ним не стоять с палкой. – Она обтерла лоб Элфрун тряпочкой, смоченной в теплой воде. – Здесь всего небольшая треугольная ранка, прямо над бровью. Вокруг наливается синяк, но через несколько дней все пройдет. Ты ведь так молода! Даст Бог, ранка затянется и ничего не будет видно. – Элфрун открыла рот, чтобы что-то сказать, но поток слов не прекращался. – Дай-ка мне взглянуть на твою лодыжку. Танкрад сказал, что ты не можешь нагружать эту ногу, но я верю, что все ангелы и святые на нашей стороне и это простое растяжение. – Женщина оценивающе оглядела ее с головы до ног. – Хотя сколько там в тебе того весу?

Свита, вот кто это. Мать Танкрада. А перед глазами назойливо крутилась картинка: Танкрад, весь в крови кита в день охоты. Получается, она находилась в шатре Иллингхэма.

Они опасны. Избегай их.

Но Радмер ее сейчас не видел. Ну почему бы ей не быть более осторожной? Элфрун почувствовала, как кто-то снял ее неудобный башмак, и теперь чьи-то сильные руки сгибали ей стопу. Острая боль пронзила ногу до самой коленки, но она закусила губу и не вскрикнула.