– Надеюсь, что и другие ваши дьявольские снадобья будут столь же безотказны! – произнес я, вложив в эти слова всю отцовскую скорбь.

Мансур поднял на меня свои ледяные глаза.

– Теперь его жизнь не твоя, а наша забота, – произнес он.

Эти слова пробудили во мне гнев, но я сумел справиться с собой.

– И еще кое-что, – сказал Мансур, протягивая мне запечатанное письмо. – Тебе просили передать.

Я принял послание, после чего мужчина накинул капюшон и проворно скрылся среди домов. Мне оставалось лишь вновь поразиться его невероятной прыти. Похоже, Нефер не лгал, когда говорил о том, что в его власти улучшать способности человеческого тела. Не раздумывая, я сломал печать и без труда узнал аккуратный почерк Феофано:

«Любимый, судьба вновь разлучает нас, и мне больно оставлять тебя, зная, что душу твою терзает чувство вины.

Прости, Георгий, за тот нелегкий выбор, который тебе пришлось сделать, но я не знала иного способа спасти твоего сына… И все же я обещаю – Алексей будет в безопасности, ведь его жизнь дорога мне, как твоя!

Прощай и помни – мое сердце навечно принадлежит только тебе!»

Я трижды перечитал послание и приложил его к губам. Феофано, как могла, старалась успокоить мое сердце, и ей почти это удалось, но в эту секунду у меня перед глазами появилось бескровное лицо императора Иоанна, который взирал на меня своим осуждающим взором: «Ты получил что хотел, Георгий, но стал ли ты от этого счастливее?»

«Счастливее?» – спросил я сам у себя. Горечь предательства отравила мою душу, тяжесть преступления сдавила грудь. Я должен буду нести этот крест до самого своего последнего дня, без надежды искупить грехи. И все ради сына, которого я больше никогда не увижу. Воистину, Господь каждому воздает по заслугам. Но с этого дня я буду неустанно молиться за жизнь и здоровье Алексея, уповая на то, что однажды мы с ним все-таки встретимся…

Желая скрыть пропажу сына, я объяснил жене, что отвез его в госпиталь при монастыре Пантократора, где он и скончался. Елена, обезумев от горя и позабыв обо всем на свете, едва не подстриглась в монахини. Лишь с большим трудом я отговорил ее от этого шага. Ведь у нас оставались еще двое детей, ради которых мы должны продолжать жить, сильный, ловкий Иоанн, умница и красавица Тамара – вот мое будущее, и я отдам все ради того, чтобы они были счастливы.

Трагедия моей семьи была лишь отголоском трагедии моего народа, ибо после смерти императора ромеи неуклонно двигались навстречу новой братоубийственной бойне.

Царевич Димитрий подбирался к короне василевса, не брезгуя никакими средствами и используя подкуп и угрозы как свое главное оружие. Изгнав из дворца всех, в чьей верности он сомневался, царевич окружил Влахерны верными войсками и был готов незамедлительно казнить каждого, кто осмелится выступить против него.

Брошенный на произвол судьбы Константинополь захлестнули беспорядки. Толпа фанатиков, следуя призывам Георгия Куртесия ворвалась в венецианский квартал и устроила там жуткий погром. Лишь чудом удалось избежать кровопролития.

Однако в ту же ночь город озарили пожары – горели дома и склады генуэзских купцов. Бушующее пламя удалось унять лишь к утру. Опечаленные утратой своего имущества, купцы отправили послание во Влахерны с требованием разыскать поджигателя и возместить причиненный им ущерб, но Димитрий лишь рассмеялся, заявив, что пожар, должно быть, устроили сами итальянцы, чтобы скрыть следы своего воровства. Такого оскорбления генуэзцы терпеть не собирались. Разорвав все торговые дела с Константинополем, они демонстративно перевезли свои корабли в гавань Галаты, что находилась на противоположном берегу Золотого рога.

Необдуманный поступок царевича не только пагубно сказался на торговле между Константинополем и Генуэзской республикой, но и вызвал новые столкновения между греками и латинянами.

День ото дня ситуация в городе только накалялась. Город живет враждой, Влахерны – интригами, а над всем этим витает удушливый запах смятения и тревоги. Люди питались слухами и предзнаменованиями как хлебом и сдабривали это собственными домыслами, как вином.

Желая исправить это бедственное положение, я неустанно отправлял гонцов в Морею, призывая своего господина как можно скорее вернуться в столицу и навести тут порядок. Константин Палеолог, пожалуй, был единственным человеком, способным урезонить своего безрассудного брата.

Лишь бы не было слишком поздно.

* * *

Поздним вечером, в мою дверь постучали. Ожидая, что это вернулись посланники из Мистры, я был крайне удивлен, обнаружив на пороге отца Филофея.

– Пойдем со мной, Георгий, – не тратя время на приветствие, произнес он. – Ты должен кое-кого увидеть.

– В такое время? – удивился я. Однако архимандрит ничего не ответил, а лишь шагнул в темноту. Проклиная немногословного клирика и свое любопытство, я накинул теплый плащ и в одних сандалиях заторопился следом.

Мы прошли по центральной улице города вплоть до Храма Святых Апостолов. Церковь была пуста и скудно освещена, лишь несколько монахов тенями бродили по зале, исполняя свои обязанности. Перед алтарем Филофей свернул налево и отворил небольшую, малоприметную дверцу. Здесь начинались кельи, и тьма уже была непроглядной. Однако мой спутник хорошо ориентировался в хитросплетениях коридоров и очень скоро мы вошли в просторную комнату, где помимо внушительного иконостаса и стола со свечами, располагалась низкая кровать. Там лежал какой-то человек.

– Георгий… подойди, – прошептал мужчина и я тут же узнал его. Это был Николай Граитца, бывший архонт города Патры. Предатель, чье имя некоторые проклинали до сих пор. Он лежал на боку, обнаженный до пояса, а грудь его перетягивала полотняная ткань, успевшая пропитаться кровью.

– Николай! – воскликнул я, бросаясь к раненому и мгновенно позабыв о том, что когда-то испытывал ненависть к этому человеку. – Что… что случилось?

– Я стал жертвой своей наивности, Георгий, – скорчившись от боли, прошептал Николай, указывая на бинты. – Два точных удара кинжала, непонятно, как у меня хватило сил добраться сюда…

Тут он зашелся в приступе кашля и участливый Филофей протянул ему кружку с водой. Николай жадно пил и струйки воды стекали по его всклокоченной бороде.

– Но позвал я тебя не за этим, – отерев губы, произнес опальный архонт. – Ты должен кое-что сделать для меня. И ты сделаешь это, хотя бы потому, что обязан мне жизнью.

– Жизнью? – переспросил я, с трудом представляя, о чем ведет речь бывший архонт.

– Я говорю о Феодоре, – уловив мою растерянность, произнес Николай. – Если бы он пришел к власти, твои дни были бы сочтены.

– Это мне известно, – произнес я. – Но царевич умер от чумы!

Николай посмотрел на меня и попытался улыбнуться, это у него получилось весьма скверно.

– Не думал, что ты