Брюнетка шепчет мне на ухо, что вполне возможно, что таким хитрым способом супруг пытается избежать раздела имущества при предстоящем разводе. Отдали все 150 миллионов псевдо-похитителям, и все, больше он мне ничего не должен, сам, бедняга, полный банкрот.

– Обычно стоят. Но в том отделе как раз почему-то не работала. Это вообще крошечное Casino рядом с домом. Через кассу девочку никто не проносил, наверно через подсобку прошли.

– Наверно, – безразлично пожимаю плечами я.

– Ты что мне не веришь? – с опозданием доходит до убитого горем папаши.

Я бросаю ему презрительный взгляд, который следует истолковать как «тебе так просто меня не провести, мальчик мой».

Франсуа протягивает мне свой айфон.

– Вот, посмотри.

В ячейке сообщений нечеткое ММС с размытым изображением спящего детского лица, а ниже текст «t’as deux jour pour tranfere 150 millions sur ce n de compte, sinon je te la revoie en peti morceaux[4]». Оба письма посланы с бесплатного интернетного номера. По идее Франсуа запросто мог бы отправить сам себе вот таки примитивные, испещренные орфографическими ошибками угрозы. И для пущего устрашения сводить ребенка в парикмахерскую и представить мне клок волос в виде весточки от грозных похитителей. А жерва злодеев сейчас спокойно небось пускает кораблики в надувном бассейне на вилле родителей Вероник.

– Обратись в полицию, пусть ищут, – холодно советую я, собираясь подняться из-за стола.

– Лиза, подожди! У тебя что сердца нет !? – хватает меня за локоть начинающий лицедей, – Мы с Веро первым делом вызвали полицию. Еще до того, как мне это сообщение пришло. Они обещали искать ! Но я не могу так рисковать ! Это моя дочь, как ты не понимашь ? Неужели эти деньги важнее ее жизни ??! – его голос переполняет до краев вполне искреннее отчаяние.

Похоже, Франсуа пора менять недавно преобретенное амплуа плейбоя на актерскую карьеру.

– Мне нужно, чтобы ты подписала согласие на перевод денег. У нас же общий счет. И еще надо срочно найти недостающую сумму. Это где-то 600 000.

– Ты хочешь не просто лишить меня полагающейся мне по закону половины, но еще и заграбастать весть тот небольшой капитал, что накопился у меня до этой поганой свадьбы ? – закипаю я, пораженная его нахальством.

Франсуа на минуту замолкает, в его голове идет серьезная церебральная работа, по окончанию которой его взгляд озаряет догадка.

– Ты думаешь, что я это все придумал, чтобы не делиться с тобой? – озвучивает он ее, вытаращив глаза.

– А что разве не логично? Судя по твоему поведению, этот брак тебе больше не нужен. Контракт ты по глупости не подписал. Какой смысл теперь отдавать половину капиталов ненужной женщине, которая к тому же тебя обманула? Правильно я улавливаю ход твоих мыслей? Вероник с радостью согласилась подыграть. Ей тоже все это на руку, любимому дитятке больше миллионов отвалится. Парочку полицейских при желании тоже можно нанять для большей убедительности. С твоими-то возможностями. Я тупо подпишу бумажки, проникнувшись глубоким сочувствием к судьбе несчастной малютки. Ты переведешь все состояние на свой же швейцарский счет, и все, всем спасибо, все свободны. Зрители радостно апплодируют хитрости и находчивости умного Франсуа и забрасывают тухлыми помидорами беспринцыпную охотницу за деньгами, которой в этой пьесе досталось по заслугам. Но ты упустил из виду одну маленькую деталь. До тебя я прошла уже серьезную школу жизни, где учителя были горазно строже и придирчивее тебя. Так что вот так просто на первом примитивном экзамене я не завалюсь. Никакие твои бумаги я подписывать не буду. Хочешь разводится, будем разводиться честно. Мне по праву полагается материальная компенсация за твою последнюю выходку в Сан Тропе.

– Господи, Лиза – Франсуа болезненно морщится, как будто мое имя вызывает у него острую зубную боль, – Что ты такое напридумывала! Я не собираюсь с тобой разводиться. Да, твоя ложь меня сильно обидела. Я избегал встреч с тобой, мне нужно было время переварить все это и определиться, смогу ли я жить с этим дальше. Сан Тропе… это была маленькая месть за твое вранье. И в то же время, я хотел удостовериться, что все еще нужен тебе.

– Удостоверился? – хмыкаю я, отказываясь вспоминать это позорное буйство плоти.

– Если я тебе скажу, что я все равно тебя люблю и хочу быть с тобой, ты опять интерпретируешь этот жест как попытку разжалобить тебя и выманить подпись. Господи, какого черта я вообще выйграл эти поганые миллионы! Моя жизнь была так проста и понятна!

Гамлет отдыхает, положив под голову Йорика. Мне начинает надоедать этот пусть очень талантливый, но сильно затянувшийся спектакль. И еще в глубинах моего существа просыпается страх. Страх, что лицемерным словам Франсуа удасться пробиться сквозь едва сформировавшуюся коросту и резануть по едва затянувшейся ране.

– Но в ней не было Мазератти и силиконовых блондинок, – язвительно отмечаю я.

– Да, на какой х… мне эти Мазератти! – взрывается мой принципиальный супруг, – Мы с тобой были гораздо счастливее до свадьбы. И во время медового месяца. А потом все кончилось. Неужели ты не заметила? Эти деньги сожрали все живое и настоящее, что было между нами! Они заставили нас плясать под дудку этого бездушного потребительского общества, превратили нас в пустых марионеток в яркой блестящей одежке.

Франсуа зажигает новую сигарету. Его пальцы заметно дрожат.

– Ты видно совсем не знаешь меня, Лиза, – цедит он с горечью, – если считаешь, что я способен на такую подлость. Может, я, конечно, не самый лучший в мире отец, но я бы ни за что не стал вмешивать своего ребенка в подобные дрязги. Эти поганые деньги еще не совсем лишили меня возможности соображать. Я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы ты мне поверила. Скажи, я сделаю. Хочешь чтобы валялся у тебя в ногах? Буду валяться. Ты не можешь себе представить, что это – знать, что твоей дочери грозит опасность и быть не в состоянии ей помочь. Ты ведь не хочешь детей. Ты тогда не ответила прямо, но это читалось на твоем лице. Не хочешь ответственности. Не хочешь потерять свою замечательную фигуру. Не хочешь проявить слабость и полюбить кого-то по-настоящему.

– За подобные слабости, как показывает опыт, приходится дорого расплачиваться, – не сдерживаюсь я.

– А ты хочешь прожить жизнь и не проронить ни одной слезинки? Хочешь с утра до вечера нежиться на солнышке и хлебать шампанское? Это цель твоего существования? Скажи мне честно, ты когда-нибудь испытывала ко мне какие-нибудь чувства? Или все-таки это был от начала до конца мастерский расчет?

– Дурак ты, Франсуа Дюбуа.