— С золой горох-то? — смеялась в ответ Женька, — И котлы мыть?

— Само собой, и котлы тоже!

Смех и удивительное тепло поселилось в доме. Иногда Женьке казалось, что когда-то уже такое было в её жизни… когда она просыпалась и смотрела, как золотые солнечные нити тянулись от окошка почти через всю комнату, был выходной, и поэтому дом был наполнен ароматом папиных блинчиков…

Сочельник в том году выдался морозный. Оконные стекла почти полностью затянуло морозными узорами, которые были, конечно, искуснее, но всё же так похожи на украшающие наличники работы бывшего хозяина этого дома. Вечером, когда мороз крепчал, чуть потрескивали углы дома, и отрастивший зимнюю шубку Василий перебирался с излюбленного места на подоконнике на диван, поближе к теплу.

Женька и Маша сидели у тёплой печи и грели озябшие руки, они только что бегали, уже в который раз, к соседям, у которых был домашний телефон, чтобы снова позвонить в город.

Ранним утром Женька проснулась без будильника, что-то будто разбудило её. В доме все тихо суетились, и Женька с удивлением обнаружила у них в доме взволнованную бабушку Меланью. На диване, чуть улыбаясь какой-то вымученной улыбкой, сидела Ульяна, держась за живот.

Только сонная Женька хотела было спросить, что происходит, как в дверь вошел отец, отряхивая заснеженную шапку:

— Ну, всё, Ушаков приехал, можно одеваться! Женёк, вы с бабушкой остаётесь на хозяйстве!

— А вы куда? — спросила Женька.

— А мы в город. Пора, Женёк!

И Женька всё поняла. Она смотрела в глаза отца, которые вроде бы и улыбались, но в самой их глубине Женька видела леденящий душу страх. Она кивнула отцу и подошла к Ульяне. Прижавшись к ней, она обняла женщину, посмотрела ей в лицо и прошептала:

— Прошу тебя, только вернись ко мне! И… я люблю тебя… мама!

Ульянины глаза наполнились такой любовью, она погладила девочку по волосам, и ответила, вытирая со щёк набежавшие слёзы:

— Не бойся, доченька, всё будет хорошо! Ни минуты не бойся! Мы с тобой сильные, помнишь?! Верь мне!

И вот теперь время будто застыло в ожидании, словно было заморожено зимней стужей.

— Ну что, пойдем еще раз сходим? — спросила Маша подругу.

— Да сидите дома, холодно там! Сама сейчас оденусь и схожу, позвоню, темнеет уже, — Меланья Фёдоровна отложила спицы, — Заодно и деда проверю, неугомонный, снова же пошёл на склад Трифонова подменить, тот приболел. Должен к вечеру вернуться.

— Хорошо, бабуль. Только ты недолго ходи, очень уж любопытно, как там наша Ульяна!

Девчонки ушли в комнату к Жене и разложили там головоломку, присланную Елизаветой Петровной, а бабушка Меланья надела валенки, потеплее замотала шаль и отправилась к Рябовым, звонить в городской роддом.

У самого соседского двора навстречу ей попалась и сама Настя Рябова, закутанная в шарф по самые глаза:

— Баб Маня, пойдемте к нам скорее, дядя Сергей звонил, сказал, перезвонит через десять минут. Просил, чтобы я за вами сходила.

Сердце Меланьи Фёдоровны беспокойно забилось, и она прибавила шаг. Сергей перезвонил буквально сразу, как только они с Настей показались на пороге, и Меланья взяла трубку похолодевшей рукой.

— Мама! Всё хорошо! Дочка у меня! Дочка! И Ульяна, и малышка себя хорошо чувствуют, доктор сказал, всё прошло хорошо…мама…

Меланья Фёдоровна сама не могла вымолвить ни слова, только плакала от счастья и слушала, как смеется и плачет на том конце провода Сергей, который уже давно стал ей родным сыном.

Глава 87

— Анютка, пойдем скорее, времени много! — позвала сестру Женька, положив книгу обратно, на магазинную полку.

— Сейчас, Жень. Я еще минутку, — Анютка разглядывала яркие наклейки и календарики на стойке.

Сестры Аня и Женя Тимофеевы выбирали подарки к Новому году, для чего приехали в город, к Ляле и Вадиму.

У Жени уже начались новогодние каникулы, она училась в университете. Анютка же училась уже во втором классе, и просто обожала ездить в город к тёте, сестре и двоюродным братьям Егорке и Костику.

— Жень, а ты что маме дарить будешь? — Анютка взяла старшую сестру за руку и заглянула ей в лицо, — Как думаешь, если вот такой блокнот ей куплю? Ляля мне подарила пять рублей, и решила их на подарки потратить…

Женька ласково посмотрела на сестру и вдруг вспомнила… как же давно это было…пять рублей, подаренные Лялей и ей…

— Я думаю, маме понравится блокнот. А к нему давай еще и вот такую ручку возьмем!

Они вышли из книжного магазина и отправились по улице, любуясь украшенным к новому году городом. Женька, которую было просто не узнать, потому что она превратилась в красивую светловолосую девушку, в пушистой шапочке и полушубке, притягивала взгляды молодых людей, шедших навстречу. И Анютка то и дело немного подтрунивала над сестрой:

— Женя, а вон там парень даже в столб лбом чуть не врезался, на тебя засмотрелся!

— Вот ты, малявка, — смеялась Женя, — Сама смотри не поскользнись.

Зимний короткий день уже синел, с тёмного неба летел большими пушистыми хлопьями лёгкий снежок, и теперь Женька совсем не грустила в новый год… Теперь снова наполнял её предвкушением чуда и запах смолистой ёлки, принесённой отцом из леса, и уложенные аккуратной горкой мандарины с стеклянной вазе, и вырезанные из белой бумаги снежинки, наклеенные на оконное стекло…

— Женя, смотри, как красиво! — Анютка указала сестре на красивый белоснежный храм, окруженный заснеженным сквериком, — Давай по той стороне пройдем, полюбуемся.

— Хорошо, давай руку, перейдем через дорогу.

Они встали возле кованной ограды и смотрели на высокую колокольню, на покрытые снегом крыши, и на блестевшие купола.

— Девушка, подай больной старухе, сколько не жалко, — услышала Женька позади себя чуть сипловатый голос и обернулась.

Возле них стояла пожилая женщина в засаленной светлой куртке, почти по самые глаза замотанная в платок. Хотя и была она сгорблена и говорила тихо, но Женька сразу узнала этот алчный, полный неимоверной злости на весь белый свет взгляд.

— Тётя Тоня? Это вы? Вы меня не узнали, это я, Женя Тимофеева!

— Ти…Тимофеева… — хриплым эхом отозвалась старуха и дернулась, будто её ударили.

Женька во все глаза смотрела на покрытое глубокими морщинами лицо, которое теперь перекосила злоба. И ей было жаль Антонину, невозможно было даже злиться, глядя, во что превратила жизнь эту женщину из Женькиного прошлого…

Антонина же, выругавшись, резко развернулась и бросилась по улице почти бегом, прочь от этой девушки в модном полушубке, от сжигающих её своей добротой глаз.

— Пойдем, Анют, нас уже, наверное, Ляля потеряла, — задумчиво