сказал сам Сергей. Но кто-то из соседей показания дал. А Сергею теперь советуют сознаться, чтобы… чистосердечное, так сказать…

— Да как же, оговорить себя?! — воскликнула Меланья Фёдоровна, — Разве так можно?!

— Обещают наверно за это приговор смягчить, я так думаю, — задумчиво проговорил Вадим, — А доказательств, кроме как того, что якобы во дворе его видели, больше не нашли… Вот теперь и хотят признание получить!

— Сесть в тюрьму за то, что не делал, да как же так? — продолжала Меланья, — Ведь должны же разобраться! Да и как быть с тем, кто это на самом деле с Кирой сотворил, ведь он же на свободе где-то ходит! Что же, ждут, когда он еще кого-то…

— Да кто же этот ирод, кто Сергея нашего оговорил! — сердито стукнул по столу Вадим, — Ведь это же какое сердце надо иметь, чтобы безвинного человека, заведомо оболгав, в тюрьму упечь! Узнать бы, кто эта сволочь!

— Ничего это не даст, — ответила тихо Ульяна, — Показания даны, кто бы это ни сделал. Надо искать того, кто сможет их опровергнуть. Простите, я отлучусь.

Ульяна была чуть бледна, вздохнув, она поднялась со стула и поспешно вышла во двор, на воздух.

— Надо, наверное, с ней пойти, — сказала обеспокоенно Ляля, — Переживает она сильно… столько на неё свалилось, Боже мой…

— Не ходи сейчас, пусть подышит, — ответила негромко Меланья дочке, — В положении Ульяна наша, нехорошо ей, муторно.

— В положении?!

Ляля смотрела на мать наливающимися слезами глазами и не знала, чего больше у неё в душе сейчас — она была и рада за подругу, и одновременно… как же горько всё, как несправедливо! Только в двери этих двоих — Сергея и Ульяны постучало счастье, как вдруг вот так нелепо всё и страшно!

Чуть позже, когда Егорка уже спал, уложенный Вадимом, на крылечке сидели, обнявшись Ляля и Ульяна:

— Улька, ты скажи, если тебе нужно чем-то помочь, тяжело тебе, — говорила Ляля, — Еще и в селе, столько языков злых… Учебный год завершён, проси больничный себе, тебе дадут, я уверена, заберём Женьку и поедем к нам в город! Подальше от этого всего!

— Да нормально всё, Ляль, это просто токсикоз — не я первая! — усмехнулась Ульяна, — А уезжать нам нельзя, я считаю. Мы с Женькой уже говорили про это — уедем, так все подумают, что Серёжа и вправду виноват! И она со мной согласна. Мы останемся. А помощь… да, помощь нужна. Свози Женьку в город к врачу, ей на приём пора, с почками. А я не могу в автобусе — меня так мутит.

— Свожу конечно, мне мама же сказала про это. Хочешь, я Вадима попрошу, пусть возьмет отгул, и свозит нас, в машине тебя не будет мутить.

— Меня теперь везде мутит, — грустно сказала Ульяна, — Но я… рада этому, ты не представляешь как!

— Я-то как раз и представляю! — Ляля усмехнулась, — Сколько сама ждала нашего Егорку… думала уже, что не судьба, да Бог сжалился!

Весенний ветерок обдувал разгорячённые волнением лица женщин, с засеянных полей терпко пахло землёй, весь мир вокруг жил, как ни в чём небывало, и только для этого маленького мирка в чисто выметенном дворе, время будто остановилось…

Было уже темно, когда Ульяна и Женька возвращались к себе домой. Одних их, конечно, не пустили, и Вадим с фонариком шёл проводить их до самого крыльца. Женька уже знала всё, что рассказал дед Николай, и теперь шла молча, обдумывая услышанное.

Глава 77

Наступили долгожданные летние каникулы, которых еще совсем недавно так ждала Женька. Теперь же ей было всё равно, даже отличные годовые оценки и грамота за учёбу не порадовали. Одно было хорошо в окончании учебного года — ей не нужно будет ходить в школу…

Не нужно будет идти почти через весь посёлок глядя, как кое-где из-за своих заборов косо поглядывают на неё сельчане, как перешёптываются стоящие у своих калиток тётки, покачивая головами.

— Не обращай ты на всех внимания, — говорила ей Маша, которая неизменно была рядом, — Лишь бы потрещать о чем-то некоторым! Будто своих забот мало!

Последнюю фразу Маша нарочно произносила так громко, чтобы стоявшими женщинами она была точно услышана. Обычно это производило эффект — люди спохватываясь отводили глаза и спешили уйти по своим делам.

— Вот, сразу бы так! — ворчала вслед им Маша, — Прицепились к ребенку, как репейник!

— Маш, да брось ты, — не удержалась от смешка Женька, — Смотри, всех разогнала! И так уже бабушка Волоконникова на нас с тобой жаловалась моей бабушке, что мы взрослым грубим.

— Пусть не лезут, эти взрослые, особенно те, кому от простого любопытства покоя нет!

Маша не сдавалась и просто уставилась, вытаращив глаза, на смотревшую на них из-за забора Зарему Габдрахманову, которая тут же поспешила отвести взгляд.

— Самой-то не нравится, когда на неё пялятся! — сердито ворчала Маша, — А мы терпеть должны!

— Так это не на тебя же, а на меня! — говорила Женька, — Ко мне такое внимание. Что только люди увидеть хотят, непонятно.

— Давай что ли билеты начнем продавать тем, кто желает на тебя посмотреть! — серьёзно сказала Маша, и девчонки рассмеялись.

На самом деле Женька уже и смеяться-то по-настоящему разучилась. Всё внутри неё, что было светлого и хорошего, казалось, теперь медленно умирало. И весь мир казался ей злым, враждебным и чужим… Вечерами, когда они с Ульяной заканчивали мыть посуду после ужина, Женька никак не могла заставить себя снова взяться за вышивку, или за написание рассказа, который она начала готовить к осеннему литературному конкурсу в областном центре. Да даже просто взять в руки книгу, почитать — ничего этого ей не хотелось.

Она уходила в свою комнату, включала настольную лампу, и усаживалась возле открытого окна. За оконной рамой тёплый летний ветерок шевелил листву, где-то недалеко заливался песней соловей, на село из-за леса мягким тёмным одеялом наползала ночь. Василёк сидел рядом с девочкой, а иногда ложился на подоконник, уместив усатую мордочку на скрещённые лапы и тоже размышлял о чём-то своём, кошачьем.

А Женька думала, как же так может быть, почему так всё случилось в их с отцом жизни… И почему судьба так беспощадна к Ульяне, ведь она такая хорошая. И как могут люди быть такими злыми, ведь еще совсем недавно добрая половина села то и дело заглядывала к ним во двор, чтобы попросить Женькиного отца украсить деревянной резьбой новый штакетник возле их дома, а теперь вдруг поверили в то, что он убийца. И обходят их дом стороной, вытягивая