— Алиса, успокойся, слышишь? Все будет хорошо, — бросил он на прощанье, и сотрудники полиции захлопнули дверь автомобиля прямо перед моим носом.

У меня тряслись руки и колени, пока я наблюдала за тем, как машина исчезает вдали. Холодный пот стекал по спине, пока я неслась обратно в кабинет директора. Я ворвалась к нему без стука, проигнорировав замечание секретарши о манерах.

— Дмитрий Александрович, скажите, что сейчас было? — с трудом переводя дыхание спросила я. — Куда повезли Калашникова?

— Малыгина, я не считаю нужным посвящать тебя в эту ситуацию, — смерив меня неодобрительным взглядом, ответил директор.

— Дмитрий Александрович, — мой подбородок задрожал и слезы градинками потекли по щекам. — Я… Прошу вас!

Нервы были на пределе. Тревога медленно поднималась от живота к голове. Я начала давиться собственными словами, и паника окончательно взяла верх над моим разумом. Я перебирала слова "пожалуйста", "не могу", "помогите", "люблю" и "прошу" в разном порядке, даже не утруждаясь сложить их в связные предложения.

Я всхлипывала и смотрела на директора глазами, полными отчаяния. Должно быть, вид у меня сделался совсем сумасшедший, потому что осуждение во взгляде Дмитрия Александровича сменилось жалостью, и он произнес:

— Господи, что с тобой, Малыгина? Присядь, — он указал мне на стул, но я продолжала реветь. — Сядь говорю!

Он подтолкнул меня к стулу, а сам, высунув голову в дверь, обратился к секретарше:

— Вика, воды принеси!

Когда девушка поставила передо мной стакан, я уже почти ничего не видела. Глаза так распухли из-за слез, что вместо директора передо мной был лишь его размытый силуэт.

— Выпей, — велел он и опустился в свое кресло.

Я послушно сделала глоток.

— Малыгина, я не должен разглашать информацию. Так что надеюсь, это останется между нами? — начал директор.

Я усиленно закивала, продолжая всхлипывать.

— Калашников подозревается в разбое. Нападение в целях хищения чужого имущества с применением насилия. Я так понял, что пострадавший опознал его.

От услышанного я перестала дышать. Замерла, пытаясь осознать смысл слов. Но до меня доходило тяжело и медленно.

— Что это значит? Его посадят в тюрьму? — спросил кто-то моим голосом.

— Нужно разбираться, будет следствие, а дальше, как решит суд, — ответил директор.

"Ложь! Клевета! Ошибка!" — раздалось в моей голове. Но как? Почему именно Яр? Неужели просто оказался не в том месте и не в то время?

— Дмитрий Александрович, скажите, а кто пострадавший? — не ожидая от себя такого вопроса, поинтересовалась я.

— Это посторонний человек, — откликнулся он, поправляя галстук.

— Вы знаете его фамилию? — дрожа всем телом, спросила я.

Я встретилась с испытующим взглядом директора. Он явно не планировал посвящать меня в детали, но я бы ни за что не ушла без ответа. И, кажется, он это понял.

— Кхм… Что ж, — он заглянул в бумажку, лежащую у него на столе, и произнес. — Старицкий. Артемий Старицкий.

Прямой выстрел голову. Мои мозги вышибло и размазало по стене. Именно так я чувствовала себя в ту секунду. Но почему-то, несмотря на это, продолжала жить. Стук сердца тягучей вибрацией отдавался в ребрах, а ладони, лежащие на коленях, ходили ходуном.

— С-спасибо, — выдавила я и на негнущихся ногах вышла из кабинета.

Я не помню, как дошла домой, как очутилась перед удивленной мамой и как рассказала ей о случившемся. Помню только, как по мере моего рассказа затаенное злорадство вытесняло шок и непонимание на ее лице.

В какой-то момент я с ужасом осознала, что она радуется. Радуется тому, что Ярославу грозит тюрьма. Ведь, находясь в местах не столь отдаленных, он не будет представлять опасности. Он точно оставит в покое ее непокорную дочь, посмевшую полюбить человека без гроша за душой.

— А я говорила, что так будет, говорила?! — назидательным тоном спросила она. — Ты посмотри, с кем связалась! Напал на бедного Артема, приревновал тебя к нему, наверное… Ну ничего-ничего, по таким как раз тюрьма плачет!

Я никогда не думала, что между матерью и ребенком, которого она выносила и родила, может быть такая пропасть. Слушая ее, я не верила, что эта жестокосердная женщина была моей мамой. Той самой мамой, которая ласково качала меня на руках каждый раз, когда мне снились кошмары. Той самой мамой, которая покупала мне второе подряд мороженое, если я очень просила. Той самой мамой, которая говорила, будто мы с сестрами — самое дорогое, что у нее есть.

Почему же теперь, когда моя жизнь рушилась, а сердце истекало кровью, она не поддерживала меня? Почему считала, что имеет право решать за меня, как мне жить и кого любить? Я не знала ответов на эти вопросы. Но понимала, что сейчас я должна сделать все, что от меня зависит, чтобы спасти Ярослава.

— Да, он напал на Артема из-за меня! — срывающимся от слез голосом заорала я. — Из-за меня, мама! Когда вы уезжали, Артем приехал ко мне среди ночи… Под наркотой… Злой и неуправляемый… Он говорил, что мы должны быть вместе, а я сказала, что не люблю его. И тогда… Тогда он поступил очень плохо, мама. Он принудил меня. Я сопротивлялась, дралась, но было бесполезно. А потом я по своей глупости рассказала обо всем Ярославу. Я не должна была! Ради него! Но сделала это. И он отомстил. Ярослав отомстил за меня, мама!

Я говорила сбивчиво, и она не сразу поняла, что я имею в виду. Но когда до нее дошел смысл моих слов, все ее существо наполнилось омерзением.

— Ах ты, бессовестная лживая девчонка! — ее ладонь обожгла мое лицо звонкой пощечиной. — На что ты только не пойдешь, чтобы выгородить этого гаденыша! Сегодня готова оболгать ни в чем не повинного человека! А завтра что?! Мать родную продашь?!

Я больше не плакала. Удар по лицу отрезвил меня. Я стояла и, не моргая, смотрела на женщину, которую начинала ненавидеть. В ту секунду я почувствовала себя преданной.

Моя мать верила лишь в то, во что хотела верить. Ей было гораздо удобнее думать, что ее дочь беспринципная лгунья, чем допустить тот факт, что она ошибалась, принимая Артема за овцу, а Ярослава за волка.

Не сказав больше ни слова, я побежала к себе в комнату. Мама шла за мной, пылая ехидством и предрекая Ярославу нечеловеческие страдания в качестве расплаты за содеянное. Большими пальцами я заткнула уши и перешла на бег. Закрывшись в комнате, я повалилась на кровать и начала умирать. Медленно и мучительно.

Я снова и снова набирала номер Калашникова, но он не брал трубку, а через пару часов его телефон и вовсе вырубился. Я думала о том, как он тщательно скрывал от меня свои намерения наказать Артема. Зная его, я должна была догадаться, что он не сможет оставить все, как есть. Но я предпочитала игнорировать тихий шепот внутреннего голоса.

Ярослав, мой любимый мальчик, выросший в детдоме и так мечтавший вырваться оттуда, честно победил в олимпиаде и своими собственными руками соорудил себе мостик в другую, лучшую жизнь.