– Расскажи им о Жиле де Ре, – сказала Джейн.

– Я о нем не вспомнила; правда, говорила, что французы первые устроили заварушку во Вьетнаме, а мы пытаемся это исправить. С ними это не проходит. Они утверждают, что мы создаем новые рынки для кока-колы.

Последовала пауза.

– Ну, – сказала Джейн. – Ты ее видела?

– Кого?

– Ее. Жанну д'Арк, мадам Кюри. Как она выглядит?

– Джейн, ты меня поражаешь! Откуда ты знаешь? Что я видела ее в центре?

– Милочка, это ясно по твоему голосу. Да и зачем еще стала бы ты мне звонить? Как там наша любимая малышка?

– Она славная, правда. Было как-то неловко. Говорит, что они с Даррилом очень соскучились и хотели бы, чтобы мы как-нибудь заглянули к ним без церемоний. Им не хочется думать, что нам нужно присылать официальные приглашения, но скоро их пришлют, заверила она. Последнее время они были ужасно заняты очень обнадеживающими опытами в лаборатории и кое-какими юридическими формальностями, из-за них Даррилу пришлось съездить в Нью-Йорк. Потом она говорила о том, как ей нравится Нью-Йорк, по сравнению с Чикаго, где ветрено и такая преступность, что никогда не чувствуешь себя в безопасности, даже в больнице. А Нью-Йорк – это просто несколько уютных деревушек, одна на другой. И так далее и тому подобное.

– Ноги моей больше не будет в этом доме, – страстно поклялась Джейн Смарт.

– Кажется, она и не догадывается, что мы обиделись, что она увела у нас Даррила прямо из-под носа.

– Если ты решила, что не виновата, – сказала Джейн, – тебе все нипочем. Как она выглядит?

Теперь пришла очередь промолчать Сьюки. В былые времена их беседы журчали без устали, они плели фразы, нанизывая одна на другую, и каждая из них, тем не менее, получала от этого удовольствие, как подтверждение их общности.

– Не очень, – наконец произнесла Сьюки. – Ее кожа кажется… прозрачной… почему-то.

– Она всегда была бледной, – сказала Джейн.

– Но это не просто бледность. Как-никак, милая, сейчас все-таки май. К этому времени все понемногу загорают. Мы ездили в прошлое воскресенье в Лунный Камень и просто повалялись в дюнах. Мой нос стал похож на клубнику, Тоби меня поддразнивает.

– Тоби?

– Ну да, Тоби Бергман, он занял в «Уорд» место бедного Клайда и сломал на льду ногу этой зимой. Сейчас он уже поправился, хотя нога стала короче другой. Он не делает тех упражнений со свинцовым башмаком, которые должен делать.

– Я думала, ты его терпеть не можешь.

– Это пока хорошенько его не узнала, все-таки была в истерике после случившегося с Клайдом. Тоби очень забавный, правда. Он меня смешит.

– А не слишком он молод?

– Мы говорили об этом. В июне будет два года, как он окончил Браун-колледж. Он считает, что я душой самая юная из всех, кого он встречал, высмеивает меня за то, что я всегда ем калорийную пищу и готова совершать безрассудные поступки, вроде того, что смотрю всю ночь ток-шоу по телевизору. По-моему, он типичный представитель своего поколения, начисто лишен всяких предрассудков насчет возраста и национальности и всего того, на чем были воспитаны мы. Поверь, дорогая, он гораздо лучше Эда и Клайда во многих отношениях, включая те, о которых говорить не принято. Мы ничего не усложняем, просто получаем удовольствие.

– Класс, – хрипло произнесла Джейн, подытоживая. – А как у нее настроение, такое же?

– Она стала менее застенчивая, – задумчиво сказала Сьюки. – Замужняя женщина и все прочее. Бледная, как я уже сказала, но, может, это просто вечернее освещение. Мы выпили кофе в «Немо», Дженни, правда, выпила какао, у нее плохо со сном, и она хочет обойтись без кофеина. Ребекка ее опекает, она все хотела, чтобы мы попробовали лепешки с черникой, в «Немо» пытаются переманить к себе приличных клиентов из «Кондитерской». Она едва дала мне обменяться новостями, Ребекка то есть. Она чуть-чуть откусила кусочек, я имею в виду Дженни, и спросила, не могу ли я доесть, ей не хотелось обижать Ребекку. Правда, я с радостью это сделала, последнее время у меня волчий аппетит, не могу себе представить, почему вдруг, я ведь не могу забеременеть, а? Эти евреи такие страстные. Она говорит, почему-то последнее время у нее совсем нет аппетита. У Дженни. Интересно, не выведывала ли она, может, я случайно знаю – почему. Может, она чувствует, что мы с ней что-то сделали, не знаю. Мне было ее жаль, когда она так извинялась, что у нее нет аппетита.

– Правда? – заметила Джейн. – Приходится расплачиваться за каждый грех.

На свете столько грехов, что Сьюки потребовалась целая секунда, пока она поняла, что Джейн имела в виду грех Дженни, вышедшей замуж за Даррила.

Утром у нее был Джо, и произошла безобразная сцена. Джина была на четвертом месяце, и беременность стала заметна, весь город это видел. А у детей Александры скоро будут каникулы, и тогда станут невозможными свидания в будни у нее дома. Для нее наступит облегчение, честно говоря, большое облегчение. Не нужно будет больше выслушивать его безответственные и действительно довольно самонадеянные разговоры о том, что он бросит Джину. Ее тошнило от этих разговоров, они ничего не значили, да она и не хотела, чтобы они что-то значили, сама мысль о совместной жизни с Джо выводила ее из себя и оскорбляла. Он был ее любовником, разве этого мало?

А завтра он не будет ее любовником. Все когда-то кончается. Все имеет начало и имеет конец. Все знают это, почему же он не знает? Ему казалось, что его поджаривают на вертеле. Джо вошел в раж и сильно ударил ее несколько раз по плечу открытой ладонью, чтобы не было так больно, и стал голым бегать по комнате, у него было плотное белое тело с двумя завитками волос на спине, представлявшимися ей крыльями бабочки (а спинной хребет ее телом) или облицовкой из тонких мраморных пластин, выложенных так, что литые зернистые пятна складывались в симметричные узоры. На теле Джо волосы росли как-то деликатно и органично, не как у Даррила – неровным колтуном. Джо плакал: он снял шляпу и бился головой о дверной косяк. Это выглядело пародией, но, тем не менее, это было настоящее горе, действительно потеря. Зеленая комната со старинной деревянной резьбой в стиле Уильямсбурга, крупные пионы на занавесках, прятавшие в себе клоунские маски, потолок в трещинах, – молча, тайно наблюдали за обнаженными любовниками, составляли частицу их печали. Что может быть ценнее для мужчины, чем то, что его привечают в доме, для которого он палец о палец не ударил, или важнее для женщины, чем ее гостеприимство, ее радушный прием того, кто считает ее дом своим только из-за силы своего полового члена, его члена и всего, что к нему прилагается: запаха, наслаждения и его тяжести. И не нужно выплачивать по закладной, не нужно шантажировать общими детьми, а просто принимать в собственных стенах, оказывать достойный прием, основанный на свободе и равенстве. Джо не мог не мечтать быть вместе и вступить в брак, – он хотел править в собственных пенатах. Он унижал ее драгоценный дар своими «добрыми» намерениями. Страдая, он все больше и больше хотел Александру, поражая ее своими эрекциями, а так как у него теперь оставалось мало времени (утро было потрачено на словопрения), она позволила ему овладевать ею его излюбленным способом, сзади, когда она стояла на коленях. Какая природная сила в его толчках, как он содрогается, извергая семя! От всего эпизода у нее осталось ощущение, что ее скомкали и вывернули, как полотенце, снятое с сушки, и теперь ее нужно сложить и положить в стопку на свободную полку в пустом, залитом солнечным светом доме.