Проходя через мастерскую, Александра то и дело натыкалась на тяжелую арматуру из сосновых планок, пять на десять и два с половиной на пять сантиметров, на перекрученные плечики для одежды и проволочную сетку – следы от недавних попыток создать гигантскую скульптуру, такую большую, чтобы ее можно было установить в общественном месте, таком, например, как площадь Казмиржака. В беспорядочно построенном доме прожило восемь поколений фермеров, за мастерской находились сени с земляным полом, в старые времена их использовали как сарай для хранения гончарных изделий, а у Александры здесь был чулан, толстые стены увешаны лопатами, мотыгами и граблями, а пол загроможден беспорядочно наставленными стопками старых глиняных горшков, открытыми мешками с торфяным мхом и костной мукой. Построенные на скорую руку полки были заняты ржавыми садовыми совками и заставлены коричневыми бутылками с выдохнувшимися пестицидами. Она отодвинула задвижку на грубо сколоченной двери – две параллельные дощечки, скрепленные железной скобой, – и, выйдя на солнцепек, понесла через лужайку маленький блестящий и теплый сверток.

За стенами дома буйствовал июнь: лужайку пора было косить, клумбы вдоль дорожки пропалывать, помидоры и пионы подвязывать. Слышно было, как в тишине движутся челюсти-жвальца насекомых, солнце жгло лицо, и Александра чувствовала, как нагревается ее толстая коса. Болото позади дома за разваливающимся забором из камня, увитым ядовитым плющом и виргинским вьюнком, зимой просматривалось насквозь, между побуревшими пучками спутанной травы виднелся голубоватый пузырчатый лед. Летом болото представляло собой сплошные заросли из зеленых листьев и черных стеблей, папоротников, лопухов и дикой малины, взгляд не мог проникнуть больше чем на несколько метров, ступить туда было невозможно – не позволяли колючки и хлюпавшая под ногами вода. В детстве, класса до шестого, когда мальчики уже стесняются играть с девочками, Александра хорошо играла в бейсбол. Вот и сейчас она отступила назад, размахнулась и бросила заговоренный сверток – воск с булавками полетел далеко, будто она швырнула камешек на луну, – так глубоко в эту цветущую синь, как могла. Может, он попадет на участок топкого болота и утонет, а может, черные дрозды с красными крыльями расклюют фольгу и украсят ею гнезда. Александре хотелось, чтобы сверток исчез, чтобы его поглотили, расклевали, чтобы смятенная природа забыла о нем.

Наконец все трое снова собрались на свой четверг в крошечном домике Сьюки в Болиголовом переулке.

– Ну, разве не здорово! – воскликнула Джейн Смарт, входя с опозданием.

На ней почти ничего не было: пластмассовые босоножки и полосатый ситцевый сарафанчик, лямки были завязаны сзади на шее, чтобы не мешать загару. Вся она была ровного кофейного цвета, а стареющая кожа под глазами осталась морщинистой и белой, на левой ноге выпирала синевато-багровая варикозная вена, как маленькая вереница наполовину вылезших из воды шишек лохнесского чудовища на нечетких фотографиях, демонстрируемых для доказательства его существования. Тем не менее, хотя Джейн и была энергичной толстокожей ведьмой, солнце оставалось ее родной стихией.

– Бог мой, она выглядит ужасно, – ликовала она, усевшись со стаканом мартини в одно из потертых кресел. Мартини был как живая ртуть, а зеленая оливка повисла в нем, как глаз рептилии с красной радужной оболочкой.

– Кто? – спросила Александра, на самом деле прекрасно зная, о ком речь.

– Дражайшая миссис Ван Хорн, конечно, – ответила Джейн. – Даже на ярком солнце она выглядит, как в помещении, и это на Портовой в середине июня! Она имела наглость подойти ко мне, хотя я старалась незаметно прошмыгнуть в «Тявкающую лисицу».

– Бедняжка, – сказала Сьюки, набивая рот солеными орешками и с улыбкой их жуя. Летом она красила губы помадой более спокойного оттенка, а переносица маленького бесформенного носа облупилась, обожженная солнцем.

– У нее выпали волосы, наверное, от химиотерапии, и она носит платок, – сказала Джейн. – Довольно кокетливо, правда?

– Что она тебе сказала? – спросила Александра.

– Ой, она вся была из этих: «ну, разве не прелесть», и «Даррил и я совсем не видим вас теперь», и «пожалуйста, приходите, мы плаваем сейчас в заливе». Я отбрила ее, как могла. В самом деле, что за лицемерие. Она ведь нас смертельно ненавидит, должна ненавидеть.

– Она упоминала о своей болезни? – спросила Александра.

– Ни словечка. Все улыбается. «Какая прекрасная погода!», «Слышали, Артур Хэллибред купил себе хорошенький парусник?». Вот как она решила обходиться с нами.

Александра подумала, не рассказать ли им о звонке Дженни, но не решилась, не хотелось, чтобы над просьбой Дженни смеялись. А впрочем… ведь она по-настоящему предана своим сестрам, обиталищу ведьм.

– Она звонила мне месяц назад, – сказала она, – вообразила, что у нее везде опухли железки. Хотела повидаться со мной. Словно я могу ее вылечить.

– Как странно, – сказала Джейн. – И что же ты ей ответила?

– Я сказала «нет». Я и в самом деле не хочу ее видеть. Из этого не выйдет ничего хорошего. А что я действительносделала, признаюсь, взяла и зашвырнула проклятую заговоренную куклу в трясину за домом.

Сьюки выпрямилась на своем месте, чуть не столкнув блюдечко с орешками с ручки кресла, но ловко подхватила его:

– Зачем, радость моя, что за экстравагантная выходка после того, как мы столько трудились с воском и всем прочим! Ты перестаешь быть ведьмой!

– Разве? Да какое это имеет значение, если ее уже лечат химиотерапией? Боб Осгуд, – самодовольно сказала Джейн, – дружит с доком Пэтом, и док Пэт говорит, что она просто загадка для него – поражено буквально все: печень, поджелудочная железа, костный мозг, ушные мочки. Entre nous [60], Боб говорит, что, по мнению дока Пэта, будет чудо, если она протянет еще два месяца. И Дженни тоже об этом знает. Химиотерапия для того только, чтобы успокоить Даррила, он, очевидно, обезумел от горя.

Теперь, когда Джейн взяла в любовники маленького лысенького банкира Боба Осгуда, между бровями немного разгладились две поперечные морщинки и свои высказывания она произносила веселым голосом, как будто извлекая их смычком из собственных вибрирующих голосовых связок. Александра не была знакома с матерью Джейн, но могла представить, что именно так разносились голоса в воздухе, поднимаясь от чашек с чаем в ее доме в Бэк-Бей.

– Бывают ремиссии, – запротестовала Александра без особой убежденности; из нее теперь истекала сила и растворялась в природе, двигаясь в астральных потоках за пределами комнаты.

– Ты великолепная, большая, великодушная, любвеобильная, нежная женщина, – промолвила Джейн Смарт, наклонившись к ней так, что в свободном вырезе сарафана показалась незагорелая грудь, – что на тебя нашло, Александра? Если бы не она, ты была бы сейчас хозяйкой «жабьего дома». Он приехал в Иствик, чтобы найти жену, и ею должна была стать ты.

– Мы хотели, чтобы стала ты, – сказала Сьюки.

– Ерунда, – пожала плечами Александра. – По-моему, каждая из вас ухватилась бы за такую возможность. Особенно ты, Джейн. Ты любишь играть во все эти игры ниже пояса.