в XVIII веке этот метод иногда лишь на первый взгляд заслуживал обозначения «стимулирование». «Пряник», обещание в основном финансовых и правовых преимуществ в случае обращения в христианство, нередко сопровождался «кнутом», то есть угрозой того, что произойдет в случае необращения: серьезное ухудшение условий жизни. Здесь можно говорить скорее о принуждении, чем о «стимулировании»[859].

Миссионерскую кампанию XVI века при Иване IV можно разделить на два этапа: сразу после военного захвата Казанского ханства бóльшая часть населения была уничтожена или взята в плен, мечети были разрушены, а хан и знатные татары принудительно отправлены в Москву или в другие регионы державы. Там их либо насильно крестили, либо топили[860]. Но после 1555 года — и в отличие от первой половины XVIII века — служилым князьям из казанских татар и другим нерусским местным жителям было разрешено сохранять свои владения и права как в Казани, так и на основной территории Московского государства[861]. В частности, это означало, что мусульманско-татарские служилые люди Вятского края, мордовских территорий расселения и автономного ханства сохраняли привилегированный социальный статус и могли владеть подневольными крестьянами из русских православных верующих[862].

Однако щедрость ограничивалась только указанными регионами. В пределах города Казани нехристиан изгоняли, в 1556 году им было запрещено там селиться. В результате торговая деятельность казанских татар была сильно затруднена, город смогли заселить русскими, а исламская культура все больше вытеснялась в сельскую местность[863]. Кроме того, создание многочисленных монастырей способствовало продвижению русской колонизации и в сельской местности[864].

Тем не менее следует отметить, что инициированная государством миссионерская деятельность только в первые годы после завоевания Казани, то есть между 1551 и 1555 годами, сопровождалась агрессивной и систематической дискриминацией нехристиан, которая к тому же была направлена в первую очередь против высшего класса бывшего ханства. Депортации и переселения, а также действующий в Казани запрет на поселение в городе были направлены не столько на внутреннее христианское обращение татар, сколько на укрепление контроля над захваченным казанским городом и демонстрацию притязаний новой власти на господство[865]. Христианизация, к которой в дальнейшем призывал Иван IV, проходила преимущественно без принуждения[866]. Более того, после смерти архиепископа Казанского Гурия в 1563 году активная политика обращения в христианство была вновь прекращена[867].

И все же, помимо политики стимулирования, царь Иван IV оставил после себя еще один метод, который хотя и использовался при нем лишь в отдельных случаях и непоследовательно, но в дальнейшем оставался в памяти и в XVIII веке вошел в стандартный репертуар политики миссионерства: этот метод предполагал принуждение новокрещеных селиться в другом месте. Обычно это должно было происходить в компактной форме, но прежде всего вдали от какого-либо соседства с «неверными».

Таким образом, модели принудительного поселения, выселения и переселения, уже опробованные им в ходе светских завоеваний на городской элите Новгорода и Казани, Иван IV перенес на группы, чей статус определялся через вероисповедание[868]. При этом и в религиозном контексте московского правителя интересовал в первую очередь высший класс[869]. Совершенно очевидно, что для него было важнее контролировать элиту казанских татар, обеспечивать ее послушание, чем следить за тем, чтобы она сохраняла свою новую веру. Это видно из приказа, который Иван IV в 1556 году направил новгородским дьякам: в обращении с крещеными казанскими татарами следовало следить не столько за соблюдением христианских обычаев, сколько за тем, чтобы они не удалялись из новгородских монастырей, в которых им предстояло жить[870].

Большинство остальных новокрещеных, как называли новообращенных уже в XVI веке, напротив, могли и дальше пребывать среди своих прежних единоверцев[871]. Если они не находились под непосредственным надзором монастыря, то тем самым подвергались беспрепятственному влиянию своей мусульманской среды, часто, как и прежде, жили по древним татарским обычаям, а в некоторых случаях даже открыто возвращались к своей старой вере[872].

Государственное миссионерство в конце XVI–XVII веке

Со второй половины XVI века до последней четверти XVII века почти не встречается государственных инструкций по миссионерству среди мусульман или «язычников»[873]. Христианизация иноземцев считалась желательной, ей содействовало и государство, освобождая, как правило, плательщиков ясака в случае их крещения от уплаты дани и включая их в группу русских недворянских служилых людей по прибору[874]. В целом, однако, миссионерская работа теперь снова считалась делом церкви. Это означало, что государство адресовалось к ней относительно христианизации без каких-либо указаний — за исключением того, что насильственное крещение оставалось запрещенным[875].

Вместо усилий по обращению в христианство, основной идеей государственного законодательства XVII века стало стремление оградить новокрещеных от влияния некрещеных. Уже указ 1599 года, предусматривавший освобождение нерусских военнопленных из холопства, постановил, что только лица некрещеные имели право возвращаться на свои исконные территории расселения. Крещеные, напротив, отныне должны были оставаться «среди россиян». Крещеных женщин даже призывали выходить замуж за служилых людей царя, а крещеные мужчины должны были вступать в ряды стрельцов и казаков[876]. Это показало, что переселение и желание предотвратить «возврат» новообращенных к старому «неверию» задумывались лишь как первый шаг. Вторым шагом должна была стать постепенная ассимиляция новокрещеных с преимущественно русским населением державы, пусть даже на добровольной основе[877].

На практике правило, согласно которому однажды крещенные не могут быть возвращены к членам своей этнической группы, привело к широкомасштабному насилию[878]. Многие московские служилые люди и воеводы использовали его как основу для насильственного обращения в христианство. Они торопились крестить нерусских пленных и заложников на Волге и особенно в Сибири и на Дальнем Востоке, чтобы затем перевести их в разряд холопов для собственных хозяйств. Новокрещеные больше не имели права возвратиться к своим некрещеным родственникам[879]. Ввиду быстро растущего числа новокрещеных среди холопов, в течение XVII века центральная власть неоднократно пыталась защитить нерусских (иноземцев) и воспрепятствовать этому явному злоупотреблению властью, запретив какое-либо насилие при крещении[880].

Другой принцип, красной нитью проходящий через законодательство XVII века, касался защиты русских православных верующих, которым приходилось работать холопами у нехристиан. С 1628 года им было запрещено продолжать жить на дворах некрещеных, поскольку там им пришлось бы умирать «бес покаяния <…> в великой пост и в ыные посты мясо и всякой скором» есть «неволею»[881]. Этот запрет был утвержден в Уложении, первом своде законов Московского государства 1649 года, а также в последующих указаниях воевод о том, что даже ранее не крещенных холопов в случае их крещения