Однако еще больше проблем ждет Майка, когда он вернется в Нью-Йорк: Эд Чалпин, призрак из прошлого с Кертисом, приехал, чтобы нажиться на своем главном активе. Речь идет о серьезных деньгах, плюс проценты, вычеты из существующих альбомов задним числом, будущие записи, концертные туры – полный спектр кошмара.

Майк начинал видеть в Джими уличного кота, которому давно следовало бы отрезать яйца – гребаный идиот, подписывающий свое имя на чем угодно за несколько долларов. Майк привел адвокатов, и они ему сказали, что выхода нет, у этого парня Чалпина есть все бумаги, ему нужно будет заплатить.

Джими говорит: «Ни в коем случае, это неправильно» – и жалуется на все те деньги, которые потрачены уже сейчас, когда он практически живет на студии. Джими заводит разговор о собственной студии, типа, почему бы и нет, чувак? Майк слышит эту идею и начинает соединять точки в своем сознании, и видит, как она может стать деньгами, может быть, серьезными деньгами, хммм.

Джими тем временем пишет музыку со своей новой, полностью черной группой, а Майк знает, что никогда не сможет их продать. Десятиминутное и двадцатиминутное дерьмо, иногда даже без припева. Митча отодвинули на второй план. Сегодня он играет в группе, а на следующий день это уже какой-то другой кот. Появляются лица из прошлого, например клавишник Майк Эфрон, которого Джими не видел уже миллион лет. Появляются новые лица, такие как барабанщик Али К. Абуви – парень, которого Джума Султан познакомил с Джими, мол, да, чувак, присоединяйся к нам.

А потом Джими договорился, чтобы Бадди Майлз прилетел первым классом. Бадди действительно умеет играть на барабанах, Майк повторяет: «Так же хорошо, как Митч, Джими?» Кто знает, но Бадди ведь черный, верно?

Майк предупреждает Джими, что все это выйдет ему боком. Джими не обращает на него внимания, тусит с Девон, Кармен, Колетт, Дирингом, Бадди и кем бы то ни было еще. Курит, глотает кислоту, не спит пять дней подряд, немного валиума, чтобы помочь со всем справиться.

В те дни, когда он позволяет себе мыслить здраво, Джими открыто говорит о том, что надо оставить Майка и найти кого-то нового и более заинтересованного в том, что он делает. Когда некоторые «старые друзья» крадут какие-то контракты из офиса Майка и показывают их Джими, он с ужасом читает о концертах, которые Майк объвлял стоимостью в 10 000 долларов, а получал за них 50 000 долларов. Обеспокоенный тем, что Майк может сделать, если узнает, что люди Джими вломились в его офис, Джими говорит, просит их заткнуться. Он позаботится об этом, когда придет время.

Слова Майка о том, что все выйдет для Джими боком, оказались правдой, когда он и его банда цыган приехали в сентябре на концерт в Гарлем. Вот именно, в Гарлем. Сбор для «Ассоциации объединенных блоков» – деньги для братьев, борющихся за выживание – свободная атмосфера уличного фестиваля. Кроме того, на сцене были такие крутые артисты, как Биг Мейбелл, Джей Ди Брайант, Максин Браун, а также группа Сэма и Дейва.

Представляешь? Джими появляется с Вудстокским составом Gypsy Sun and Rainbows, готовый играть бесплатно. Его первый концерт перед подлинно черной аудиторией с тех пор, как он играл в барах, он не может дождаться, чтобы увидеть, что люди думают о его музыке. Тихо надеется, что это поможет убедить некоторых из замкнутых программных директоров на американских черных радиостанциях открыться идее включать какую-нибудь новую музыку Джими на своих шоу.

Они пытались устроить шоу в гарлемском Apollo – сделать это настоящим историческим событием. Но в гарлемском Apollo не хотели Джими. Мотивируя это тем, что там будет слишком много белых людей. Белые принимают наркотики, танцуют голышом и не уважают это место – вот образ, который вызывало в их сознании имя Джими Хендрикса.

Наплевав на все, Джими все равно продолжает свое Гарлемское шоу. Он слышал о каких-то бандитах, связанных с мафией, которые обманывали людей рассказами о концерте Hendrix Experience в Гарлеме. Джими ничего не знал, пока не увидел, что какие-то парни на улице развешивают плакат для шоу. Джими бросился на парней, но один из бандитов внезапно появился перед ним в сопровождении двух своих солдат. Все трое вытащили пушки и нацелили их в голову Джими. Сказали ему, чтобы он отвалил и смылся, а не то… Джими сделал, как ему было сказано.

Майк ненавидит саму идею этой благотворительности. Ему надоели эти черные чуваки, которые день и ночь твердят, что вокруг слишком много белых. Но для Джими шоу – это символ того, где он сейчас находится, послание для Вселенной. Изображая благородство, он рассказывает газете New York Times о своих визитах в Гарлем: «Иногда, когда я приезжаю сюда, люди говорят: “Он играет белый рок для белых людей. Что он здесь делает?” Я хочу показать им, что музыка универсальна – что нет ни белого рока, ни черного рока».

Пять тысяч скучающих и любопытствующих появляются в этот день. Но почти сразу все идет херово. Перед концертом, стоя рядом с Кармен, Джими получает дозу говна за то, что у него подружка-блондинка и он привел «белую сучку» в Гарлем. В завязавшейся драке у Кармен порвалась блузка.

Спустя несколько дерьмовых часов Джими и группа толпятся на крошечной уличной сцене – Джими одет в белое.

Бутылка летит на сцену перед тем, как звучит первая нота. Она врезается в усилитель, разлетаются осколки стекла. Группа играет, но люди начинают бросать яйца. Яйца, мать твою. А потом начинают уходить. Уходят.

Отчаявшись, он играет редеющей толпе стоические версии Fire, Foxey Lady, Red House… блюз наконец-то прорвался и принес искру тепла тому, что осталось от толпы. Но потом Джими рискует своей задницей и играет The Star-Spangled Banner, и все снова тухло. Он почти спасает положение с помощью Voodoo Child, в надежде, что это поможет, объявляет ее беспокойной толпе как «национальный гимн Гарлема».

Никто ее так не называет. Большинство людей в Гарлеме даже не слышали ее раньше. Шоу наконец-то заканчивается в присутствии менее чем двухсот человек.

Глядя в зеркало, вернувшись в свой номер в отеле Nevada, Джими в шутку говорит Кармен, что он выглядит старым, что его волосы начинают выпадать, волосы на груди и лобке седеют. Он смеется. Притворяется.

Майк слышит истории о гарлемском концерте и думает, что это, блядь, пустая трата времени и денег. Джими мог сильно пострадать. Его могли убить. И для чего? Чтобы доказать, что он чертовски черный? Все шло из рук вон плохо. Надо было что-то предпринять.

Четыре ночи спустя Джими возвращается на шоу Каветта, снова со всем цыганским зверинцем, играет до-о-олгий импровизированный джем, построенный вокруг новой вещи, которую Джими придумал под названием – Майк думает, что она так называется, потому что Джими теперь часто бормочет – Machine Gun. Закройте глаза, пожелайте этого достаточно сильно, и это может показаться чем-то из альбома Electric Ladyland. Господи, думает Майк, теперь это кажется таким далеким прошлым. Какого черта Джими делает со всеми этими гребаными чуваками, которые говорят ему, что он должен стать более африканским, детка, дать больше джаза, как Майлз, понимаешь, сделать что-то новое и, ну ты знаешь, черное? Как, черт возьми, он должен продавать это белым поклонникам Джими?