Ноэль Реддинг, устав от всего этого, решил, что больше не выдержит, и на следующий день улетел обратно в Лондон. Он был удивлен – по его словам, совершенно опустошен, – когда один из гостей за кулисами спросил его перед началом концерта, что он собирается делать теперь, когда группа распалась. Ноэль утверждал, что ничего об этом не знает. Ах, блин, этот Ноэль. Он знал. Все это знали. Опираясь на ложное чувство вины, он проделал весь путь до конца.

Митч, прирожденный профи еще со школьных времен, ждал, куда подует ветер, и понимал достаточно, чтобы не раскачивать лодку. Наблюдая за обстановкой, разговаривал о каком-то проекте с Роландом Кирком. Роланд Кирк, блин! Эй, парень, посмотри на Митча! Митч все делал правильно, но когда экскурсия закончилась, все равно должен сесть в самолет домой.

В тот же день, когда Ноэль вылетел в Лондон, Джими вернулся в Нью-Йорк и поселился в отеле Navarro на Сентрал-Парк-Саут. Navarro был новым местом для тусовки рок-элиты, и Джими надеялся на веселье. На следующий день ему позвонили из Лондона: Брайан Джонс был найден мертвым лицом вниз на дне своего плавательного бассейна в возрасте двадцати семи лет.

А потом еще больше паранойи. До Нью-Йорка дошли слухи о том, что о Джонсе позаботились, понимаешь? Брайан с самого начала рассказывал Джими, как другие относятся к нему. Как они всегда строили против него козни. Как они хотели, чтобы он ушел.

Джими просидел всю ночь в своем номере в отеле Navarro, нюхая кокаин, разговаривая по телефону с Лондоном, Лос-Анджелесом, с Майком и говорил ему: «Слушай, чувак, мне надо уходить, понял?» А потом пожалел об этом. Джими не хочет довериться кому-то, кому он не полностью доверяет, а Джими больше никому не доверяет.

Джими нюхал кокаин с Кармен, нюхал героин с Девон, говорил о новой группе, которую он хотел бы собрать. Что-то вроде современного оркестра, но предназначенного для грядущего межгалактического поколения, для тех, кто слышал музыку как цвета, понимаешь? Пройтись по обе стороны радуги, вы понимаете, о чем я говорю?

Первый звонок – его старому армейскому приятелю Билли Коксу, попросил, чтобы он приехал и сыграл на басу. Приглашенный на вечернее шоу NBC Джонни Карсона менее чем через неделю после смерти Брайана, Джими приходит зажатый, безостановочно жуя лакричную жвачку Black Jack. Поскольку Джонни уклоняется от всего этого по совету «близких друзей», опасаясь даже малейшего намека на какую-либо связь с «Пантерами», шоу ведет гость – Флип Уилсон, тридцатипятилетний чернокожий комик, который звучит даже старше, пытаясь звучать хиппово. «Я могу это понять», – говорит он, когда Джими бредет по какому-то внутреннему галактическому шоссе, где музыка – это религия.

Наконец, Джими идет к сцене, где Билли Кокс, прибывший в город всего сорок восемь часов назад, ждет своего первого публичного выступления в качестве участника группы Хендрикса вместе с Эдом Шонесси, сорокалетним барабанщиком домашней группы Tonight Show. Эд – крутой чувак… Он играл с Бейси, Гудманом, Дорси, записывался с Куинси, Гиллеспи, Билли… Эд знает свое дело, детка!

Джими посвящает свое выступление Брайану Джонсу. «Это Билли Кокс, наш новый басист, – говорит он, – а эта вещь называется Here Comes Your Lover Man Out The Window, I Can See Him. Но игра прекратилась после того, как у Джими взорвался усилитель. Хаос в прямом эфире.

Тремя днями ранее Майк записал Джими на шоу большого конкурента Карсона – «Шоу Дика Каветта» на канале ABC. Тридцатидвухлетний Дик бесконечно круче Джонни. Если бы Дик мог, он бы посадил Граучо Маркса рядом с Сальвадором Дали. Марлона Брандо – напротив Бобби Кеннеди, если бы мог. Месяц спустя он превратит вечернее шоу в Вудстокский спецвыпуск, где выступили Джони Митчелл, Стивен Стиллз и The Jefferson Airplane.

Джими появляется в синем кимоно, начинает рассказывать о том, как вместе с группой «мы планируем, чтобы звук проникал в душу человека». Затем встает вместе с группой Каветта – Билли еще не приехал в Нью-Йорк – и исполняет эскизную импровизированную версию песни Hear My Train A Comin. Гитара издавала протяжные звуки, студийные парни маячили у него за спиной, Джими риффовал свою городскую лирику, только на этот раз превратив ее в «и если ты еще раз займешься со мной любовью, девочка, я могу даже подарить тебе кусочек…». А потом заканчивает песню, поднося к лицу свой безукоризненно белый Strat и выковыривает зубами последние жемчужные ноты. Смеясь в лицо всей этой лжи.

После этого Джими полностью сменил обстановку, променяв город на новое местечко в сельской местности. Особняк с восемью спальнями, расположенный на десяти акрах великолепных горных лесов в крошечной деревушке Шокан всего в нескольких минутах езды от Вудстока. В доме имелись конюшни для верховой езды, лошади, большой открытый бассейн, а также штатный повар и экономка.

Майк, который недавно начал снимать неподалеку собственную роскошную загородную виллу, нашел это место для Джими. Удивленный Джими перевез туда всю свою новую «электрическую семью».

Арендная плата составляла 3000 долларов в месяц (около 21 000 долларов пятьдесят лет спустя), но Майк сказал Джими, что это будет стоить каждого цента, если это означает, что музыкант теперь может реализовать свое художественное видение вдали от ежечасных отвлечений Нью-Йорка.

В этом был весь Майк – разговором способен вытащить свой призовой актив из-под носа нескольких конкурирующих интересов за внимание Джими. Если бы это были просто фанатки и бесконечные наркотики, отчаянные прихлебатели и голодные стервятники музыкального бизнеса, ожидающие нападения, – как тот ублюдок Алан Клейн только что сделал с The Stones, сначала финансово отрезал Луга Олдэма, а затем полностью выкупил его в обмен на миллион долларов аванса группе, – разговоров было бы более чем достаточно.

Но теперь Джими был вовлечен во всякое дерьмо, которое Майк больше не мог контролировать. Для Джими это были в основном гребаные «Пантеры». Майк понимал, что Джими на самом деле плевать хотел на этих парней. Он просто не мог смириться с тем, что они стыдят его за то, что он недостаточно черный. Когда вооруженные черные американцы называли Джими «белым негром», это было хуже всего, что Майк когда-либо видел. Так что Джими не раз собирал большие бабки и обращался к братьям через прессу. Он даже избавился от своей белой группы.

Но этого никогда не будет достаточно для черных радикалов. Они тоже не были глупы. Как только они увидели, что Джими был в полном дерьме, они просто давили еще сильнее и выжимали из него еще больше. Больше денег, больше времени, больше рекламы… К черту этих людей!

Но это было еще не все. Джими стал одним из самых известных черных музыкантов в мире – для почти исключительно белой аудитории. Чем известнее он становился, тем белее становились фанаты. Майк приказал американскому лейблу Джими, Reprise, тихо исследовать, какие черные американские радиостанции играют записи Джими Хендрикса. И тут же последовал ответ: никакие. Когда их спросили, почему, они ответили: «Наши слушатели не считают музыку Хендрикса черной музыкой». Блядь, чувак. А кто скажет об этом Джими?