Бабуськи прервали разговор и начали шарить по мне блеклымиглазами. Наконец особа в пронзительно яркой фиолетовой куртке ответила:

– Здравствуй, коли не шутишь.

– Можно присесть?

– Давай, скамейка не куплена.

Я примостилась на краешке и завела разговор:

– Погода какая хорошая.

– Спину ломит, – сообщила фиолетовая куртка, – небось дождьпойдет.

– Не говори, Зин, – подхватила другая старуха, – голову прямперехватило, гроза прет.

– Ну ты сказала, Клава, – усмехнулась Зина, – разве ж вапреле гроза бывает?

– Ща чего угодно будет, – вздохнула третья, – на Новый годмолоньи сверкали, вся погода с ног на голову встала.

– Сами они виноватые, – села на любимого конька Клава, –понавыдумывали дряни всякой: излучения, телефоны, компьютеры, нет бы жить, какмы.

– Вся беда от бананов, – не успокаивалась третья старуха, –за каким бесом нам ихняя жратва обезьянья? Манги, киви, чипсы какие-то! Прощенадо, щи да каша, чего еще? Мясо – смерть!

– Глянь, Анька, твой идет, – оживилась Зина, – вон, кренделявыписывает.

– Где? – напряглась бабка.

– Да вон, у гаражей.

– Ладно, девки, – подскочила Аня, – недосуг мне с вами языкоммахать, белье неглаженое потолок подперло, пойду.

– Ступай, – хором ответили товарки.

Не успела Анна войти в подъезд, как Клава хмыкнула:

– Ишь, побегла!

– Белье гладить, – подхватила Зина, – умора, врет и некраснеет.

– Да уж, перед нами могла бы и не прикидываться.

– Почему вы думаете, что она сказала неправду? – нагловклинилась я в чужой разговор.

Бабки разом повернулись ко мне, помолчали, потом Клававполне приветливо ответила:

– Вишь, мужичонка там шлепает, плюгавенький такой, вберетке?

– Да.

– Сын Анькин, алкоголик. Приезжает только тогда, когдапенсию приносят. Отымет у матери и пропьет. Вот она и понеслась рублишкипрятать.

– Только зря, – встряла Клава. – Ваньке все ее захоронкиизвестные.

– А ежели не отыщет, морду матери начистит, – вздохнулаЗина.

– Анька потом будет брехать, будто в ванной упала, –дополнила Клава.

– Вы, наверное, тут все про жильцов знаете, – восхитилась я.

Зина улыбнулась:

– А то! Всю жизню на одном месте. Дом наш завод построил, мывсе разом квартиры получили.

– Спасибо Ивану Дмитриевичу, царствие ему небесное, –перекрестилась Клава, – вот директор был, не то что нонешние говнюки, все подсебя, словно курица лапой, гребут.

– Да уж, – покачала головой Зина, – настоящий человек, хотьи не без греха, Аську вспомни.

– Все мужики кобели, – не сдалась Клава, – Аська ему сама нашею кидалась, кто ж удержится?

– Как хорошо, что вас встретила, – воскликнула я, – шла идумала: ну кто мне поможет?

– В чем дело-то? – посуровела Клава.

Я всплеснула руками:

– Только послушайте, чего у нас в семье приключилось.

– Ну! – оживились старухи.

Я вздохнула и затараторила, выдумывая на ходу детали иподробности.

Всю жизнь замужем за военным, супруг мой при чинах,полковник. И дом у нас полная чаша. Квартира трехкомнатная с мебелью ихолодильником, телевизоров аж целых два, ну там ковры, хрусталь, люстры…«Жигули» имеются, садовый участок, словом, все как у людей, не стыдно по дворуходить. И достанется нажитое доченьке единственной, родной кровиночке – Анечке.Все у нас шло хорошо, только попала девчонке шлея под хвост – влюбилась.

– Дело молодое, – вздохнула Клава, – сколько годов-то?

– Двадцать.

– По нонешним временам перестарка, – резюмировала Клава.

– Вовсе нет, – «оскорбилась» я, – хорошая девушка, чистая,наивная, мамой воспитанная, а выбрала черт-те кого, Мордвинова АртураРомановича…

Зина хмыкнула:

– Да уж!

– Слышали про такого?

– Как не слыхать, – протянула Клава.

– Дочка моя о нем ничего не рассказывает, – неслась я безостановки дальше, – вот приехала сюда, думала порасспросить соседей, может, зряволнуюсь? А тут господь вас послал. Дай, думаю, узнаю у пожилых, опытных людей,которые умный совет дать могут.

Бабуськи разом вздохнули. Потом Клава сообщила:

– Хочешь мое мнение? Запрети дочери к нему даже близкоподходить. Художник, понимаешь, хренов!

– Кто?

Зина усмехнулась:

– Ты хоть чего-нибудь про будущего зятя знаешь?

– Не-а, – помотала я головой.

– Слушай тогда, – сурово заявила Клава, – ща всю правдувыложим, ну а ты уж сама решай, можно с таким родниться или следовает егопоганой метлой прочь гнать.

Артур – художник. Вернее, это он сам себя так называет,потому как ни одной картины, написанной им, никто никогда не видел.

– Наташка, мать его, выйдет, бывалыча, во двор, –сплетничала Зина, – закатит глаза и ну врать. Ой, мой Артурик на выставке всеполотна продал. Денег получил – прорву!

– А сама, – перебила товарку Клава, – в обносках бегала,одну капусту готовила, да по подъездам лестницы мыла, чтоб, понимаешь,лоботряса своего одеть и прокормить. Оттого и померла рано: изработалась, ровноломовая лошадь.

После кончины матери Артур начал водить к себе вертлявыхдевиц. Все его дамы, как на подбор, были облачены в коротенькие юбочки, всековыляли на высоченных каблуках. На какие средства жил Артур, непонятно. Одновремя он бегал по соседям и стрелял мелочь на сигареты, судя по всему, ходитьна нормальную работу за стабильный оклад парень совершенно не собирался. Нопотом вдруг положение резко изменилось, сменился и контингент женщин,крутящихся возле красавчика Артура. Теперь это были хорошо одетые дамы,приезжавшие на роскошных иномарках.