– Том Сойер – вот кто!

Ей-богу, я чуть не провалился сквозь землю! Но особенноразбираться было некогда; старик схватил меня за руки и давай пожимать, а егожена в это время так и прыгает вокруг нас, и плачет, и смеется; потом оба онизасыпали меня вопросами про Сида, и про Мэри, и вообще про всех родных.

И хоть они очень радовались, но все-таки по сравнению с моейрадостью это были сущие пустяки; я точно заново родился – до того был радузнать, кто я такой. Они ко мне целых два часа приставали, я весь язык себеотболтал, рассказывая, так что он едва ворочался; и рассказал я им про своюсемью – то есть про семью Сойеров – столько, что хватило бы и на целый десятоктаких семей. А еще я объяснил им, как это вышло, что у нас взорвался цилиндр вустье Уайт-Ривер, и как мы три дня его чинили. Все это сошло гладко иподействовало отлично, потому что они в этом деле не особенно разбирались ипоняли только одно: что на починку ушло три дня. Если б я сказал, чтовзорвалась головка болта, то и это сошло бы.

Теперь я чувствовал себя довольно прилично, с одной стороны,зато с другой – довольно неважно. Быть Томом Сойером оказалось легко и приятно,и так оно и шло легко и приятно, покуда я не заслышал пыхтенье парохода,который шел с верховьев реки. Тут я и подумал: а вдруг Том Сойер едет на этомсамом пароходе? А вдруг он сейчас войдет в комнату да и назовет меня по имени,прежде чем я успею ему подмигнуть?

Этого я допустить никак не мог, это вовсе не годилось. Надо,думаю, выйти на дорогу и подстеречь его. Вот я им и сказал, что хочу съездить вгород за своими вещами. Старик тоже собрался было со мной, но я сказал, что мнене хотелось бы его беспокоить, а лошадью я сумею править и сам.

И я отправился в город на тележке; а как проехал половинудороги, вижу – навстречу мне кто-то едет; гляжу – так и есть, Том Сойер! Я,конечно, остановился и подождал, пока он подъедет поближе. Говорю: «Стой!»Тележка остановилась, а Том рот разинул, а закрыть не может; потом глотнул разадватри, будто в горле у него пересохло, и говорит:

– Я тебе ничего плохого не делал. Сам знаешь. Так для чегоже ты явился с того света? Чего тебе от меня надо?

Я говорю:

– Я не с того света, я и не помирал вовсе.

Он услышал мой голос и немножко пришел в себя, но всетакиеще не совсем успокоился и говорит:

– Ты меня не тронь, ведь я же тебя не трогал. А ты правда нес того света, честное индейское?

– Честное индейское, – говорю, – нет.

– Ну что ж… я, конечно… если так, то и говорить нечего.Только я все-таки ничего тут не понимаю, ровно ничего! Как же так, да разветебя не убили?

– Никто и не думал убивать, я сам все это устроил. Подисюда, потрогай меня, коли не веришь.

Он потрогал меня и успокоился и до того был рад меня видеть,что от радости не знал, что и делать. Ему тут же захотелось узнать про все, сначала до конца, потому что это было настоящее приключение, да еще загадочное;вот это и задело его за живое. Но я сказал, что пока нам не до этого, велел егокучеру подождать немного: мы в моей тележке отъехали подальше, и я рассказалТому, в какую попал историю, и спросил, как он думает: что нам теперь делать?Он сказал, чтоб я оставил его на минутку в покое, не приставал бы к нему. Думалон, думал, а потом вдруг и говорит:

– Так, все в порядке, теперь придумал. Возьми мой сундук ксебе в тележку и скажи, что это твой; поворачивай обратно да тащисьпомедленнее, чтобы не попасть домой раньше, чем полагается; а я поверну в городи опять проделаю всю дорогу сначала, чтобы приехать через полчасика после тебя;а ты, смотри, сперва не показывай виду, будто ты меня знаешь.

Я говорю:

– Ладно, только погоди минутку. Есть еще одно дело, и этогоникто, кроме меня, не знает: я тут хочу выкрасть одного негра из рабства, азовут его Джим – это Джим старой мисс Уотсон.

Том говорит:

– Как, да ведь Джим…

Тут он замолчал и призадумался. Я ему говорю:

– Знаю, что ты хочешь сказать. Ты скажешь, что это низость,прямо-таки подлость. Ну так что ж, я подлец, я его и украду, а ты помалкивай,не выдавай меня. Согласен, что ли?

Глаза у Тома загорелись, и он сказал:

– Я сам помогу тебе его украсть!

Ну, меня так и подкосило на месте! Такую поразительную штукуя в первый раз в жизни слышал; и должен вам сказать: Том Сойер много потерял вмоих глазах – я его стал меньше уважать после этого. Только мне все-таки неверилось: Том Сойер – и вдруг крадет негров!

– Будет врать-то, – говорю, – шутишь ты, что ли?

– И не думаю шутить.

– Ну ладно, – говорю, – шутишь или нет, а если услышишькакой-нибудь разговор про беглого негра, так смотри, помни, что ты про негознать не знаешь, и я тоже про него знать не знаю.

Потом мы взяли сундук, перетащили его ко мне на тележку, иТом поехал в одну сторону, а я в другую, Только, разумеется, я совсем позабыл,что надо плестись шагом, – и от радости и от всяких мыслей, – и вернулся домойуж очень скоро для такого длительного пути. Старик вышел на крыльцо и сказал:

– Ну, это удивительно! Кто бы мог подумать, что моя кобылана это способна! Надо было бы заметить время. И не вспотела ни на волос – ну никапельки! Удивительно! Да теперь я ее и за сто долларов не отдам, честноеслово, а ведь хотел продать за пятнадцать – думал, она дороже не стоит.

Больше он ничего не сказал. Самой невинной души былстаричок, и такой добрый, добрей не бывает. Оно и не удивительно: ведь он былне просто фермер, а еще и проповедник; у него была маленькая бревенчатаяцерковь на задворках плантации (он ее выстроил на свой счет), и церковь и школавместе, а проповедовал он даром, ничего за это не брал; да сказать по правде –и не за что было. На Юге много таких фермеров-проповедников, и все онипроповедуют даром.

Через полчаса, или около того, подкатывает к забору Том втележке; тетя Салли увидела его из окна, потому что забор был всего шагах впятидесяти, и говорит:

– Смотрите, еще кто-то приехал! Кто бы это мог быть?По-моему, чужой кто-то… Джимми (это одному из ребятишек), сбегай скажи Лизе,чтобы поставила еще одну тарелку на стол.