Она выхватила свечу из рук Фиби, вошла в дом и бросилась вверх по шаткой скрипучей лестнице, которая вела в узкий коридор второго этажа. В этот коридор с низкими потолками и спертым воздухом выходили двери пяти спален; номера комнат были наляпаны черной краской на верхних панелях.

Вот и комната номер три.

Ключ торчит в замке.

Миледи прикоснулась к нему, и ее снова затрясло.

Некоторое время она стояла, пытаясь справиться с охватившим ее ужасом, но внезапно ее лицо исказилось, и она заперла дверь, дважды повернув ключ в замке.

Изнутри не донеслось ни звука: судя по всему, постоялец не услышал, как ржавый ключ проскрежетал в ржавом замке.

Леди Одли бросилась в соседнюю комнату, где была спальня Фиби. Она поставила свечу на туалетный столик, сняла шляпу, нашла таз, наполнила его водой, опустила в нее свои золотые волосы, затем подняла голову и, стоя посреди комнаты, обвела ее внимательным взором, пристально вглядываясь в каждую деталь.

Кровать застелена дешевым ситцевым покрывалом. Занавес из того же дешевого ситца прикрывает узкое окно, не пуская в комнату дневной свет, но создавая сущий рай для мух и пауков. Рядом с окном старый комод, украшенный многочисленными кружевными безделушками.

Глядя на этот нищенский уют, леди Одли усмехнулась, и не только потому, что в эту минуту вспомнила о роскоши своих апартаментов, — в ее улыбке был и другой, куда более глубокий смысл. Она подошла к туалетному столику и, стоя перед зеркалом, пригладила мокрые волосы и надела шляпу. Стараясь получше разглядеть собственное отражение — может быть, это было всего лишь неосознанное лицедейство, — леди Одли придвинула горящую сальную свечу поближе к зеркалу, поближе к кружевам, наброшенным на его оправу. Она поставила свечу так близко, что накрахмаленный муслин, казалось, сам притянул к себе крохотный язычок пламени…

Стоя у дверей постоялого двора, Фиби с тревогой ожидала возвращения миледи. Она несколько раз вынула маленькие часики голландской работы, с досадой отметив про себя, что их минутная стрелка движется слишком медленно.

Наконец в десять минут второго леди Одли сошла вниз — на голове шляпа, волосы влажные — но свечи при ней не было.

— Миледи, вы забыли свечу! — напомнила Фиби.

— Ветер задул ее, когда я выходила из твоей комнаты, — ровным голосом промолвила миледи, — и я оставила ее на месте.

— То есть в моей комнате, миледи?

— Да.

— А вы уверены, что свеча потухла?

— Уверена, уверена… Далась тебе эта свеча! Уже начало второго. Пошли.

С этими словами леди Одли увлекла Фиби за собой. Фиби показалось, будто на ее руке сомкнулись железные тиски. Пронзительный мартовский ветер с разбега ударил в двери дома, и они с шумом захлопнулись, как будто отрезая путь назад.

Дорога, мрачная и пустынная, уходила в даль, в кромешную тьму, смутно виднеясь меж рядов живой изгороди.

Миледи шла вперед, не отпуская Фиби, не обращая внимания на ветер, который, казалось, дул со всех четырех сторон одновременно, обрушивая на бедных путниц всю свою ярость.

Сойдя с холма, женщины прошли полторы мили по ровной дороге и затем взошли на другой холм, к западу от которого, надежно укрывшись в долине, располагалось поместье Одли-Корт.

Взойдя на вершину этого холма, миледи остановилась, чтобы перевести дух. До поместья оставалось еще три четверти мили. Миледи и ее спутница были в дороге уже целый час.

Леди Одли взглянула в сторону Одли-Корт.

Фиби Маркс, стоя рядом с ней, обернулась назад, в сторону холма Маунт-Станнинг, и вскрикнула от ужаса.

Там, вдали, разрывая завесу густой мглы, трепетало зловещее пятнышко света.

— Миледи, миледи! — закричала Фиби, вцепившись в плащ леди Одли. — Вон там — видите?

— Вижу, — отозвалась леди Одли, пытаясь освободиться от Фиби. — Ну и что?

— Но ведь это огонь, — огонь, миледи!

— Боюсь, ты права. Горит, скорее всего, в Брентвуде.

— Нет, не в Брентвуде, а ближе, гораздо ближе. Горит Маунт-Станнинг!

Леди Одли не ответила. Она снова задрожала — возможно, от холода, потому что ветер, сорвав с нее тяжелый плащ, тут же заключил ее в свои студеные объятия.

— Горит Маунт-Станнинг, миледи, горит наш постоялый двор. Это горит у нас, у нас! Я знаю, знаю, это у нас! Но будь оно четырежды проклято, наше заведение, не о том печаль. Там человек, человек погибает! Люк пьян; сам он оттуда не выберется, а мистер Одли…

Едва это имя сорвалось с губ Фиби, как она упала на колени, взглянув на миледи безумными глазами.

— О Господи! — воскликнула она, в отчаянии заламывая руки. — Скажите, что это неправда, миледи! Скажите, что это неправда! Это так странно, слишком странно…

— Что странно? Что тебе взбрело на ум? — отозвалась миледи вне себя от гнева.

— Прости меня Господи, если я не права! Почему вы отправились к нам нынче ночью, миледи? Я ли вас не упрашивала, я ли не уговаривала — вы все равно пошли, хотя ненавидите мистера Одли, хотя ненавидите Люка, хотя знали, что оба ваших врага собрались этой ночью под одной крышей! Но, может, вы пошли именно поэтому? Для того, чтобы сжечь их, того и другого? Скажите, что я не права! Скажите, что возвожу напраслину! Скажите, миледи!

— Не скажу я тебе ничего, кроме того, что ты совсем спятила, — холодно и твердо промолвила леди Одли. — Встань, идиотка, встань, трусливая тварь! Велика ли драгоценность твой муженек, чтобы так по нему убиваться? Какое тебе дело до Роберта Одли, этого полоумного? «Маунт-Станнинг горит!» Лондон горит, дуреха! Встань и убирайся к своим пожиткам, к своему муженьку и к своему постояльцу. Убирайся, ты мне больше не нужна!

— Простите, простите, миледи! — заплакала Фиби. — У меня и в мыслях не было…

— Ты мне больше не нужна! Пошла вон!

Леди Одли скрылась в темноте. Долго неслись ей вслед мольбы Фиби, которая все звала и звала ее, не вставая с колен. Леди Одли шла вперед, не оглядываясь. Она шла домой, а за спиной у нее, за черными холмами, все сильнее разгорался преступный огонь.

На следующее утро леди Одли встала очень поздно. Бледное лицо, темные круги под глазами. — Читала до самого утра, — объяснила она сэру Майклу, садясь завтракать.

Стол для них накрыли в библиотеке, придвинув его поближе к камину.

Алисия ни за что не хотела завтракать в обществе мачехи, но сэр Майкл настоял на своем, и она подчинилась, утешая себя тем, что потом до самого обеда будет предоставлена самой себе.

Мартовское утро было холодным и унылым, дождик все моросил и моросил, размывая очертания ближайших построек и линию далекого горизонта.