времени расследования (и который мог меня предупредить, что, зайдя в тот гребаный дом, я подхвачу там вирус и тот глубоко засядет в мой, как оказалось, неокрепший разум). И наконец, я похлопал мальчишке-убийце, чьи мотивы так и остались для меня туманными. Да и все дело оказалось каким-то не таким.

«Не думай над тем, что тут произошло. Так часто бывает. Больше вопросов, чем ответов. Но убийцу мы нашли. Ты нашел, – ткнул он пальцем в мое плечо. – Помни об этом, – сказал мне Заур, сажая меня в машину, теперь уже окончательно. – Дальше я разберусь».

И он не врал. Заур разобрался. Мальчик сел пожизненно. Отец на двенадцать за содействие. Хорошо поработал. Герой.

– Герой, – повторил я вслух, растирая на кончиках пальцев мыло. – Еще обоссаться сейчас, и вообще идеально. – Телефон зазвонил еще раз. – Да кто ж это! – Я не глядя потянулся к столешнице и взял аппарат.

– Именинник, есть новости по трупу? – спросил шеф.

– Не-а. Тишина.

– Совсем? А что ты там делал?

– Пытался на него посмотреть. Не получилось.

– Ты не оправдываешь звание моего любимчика.

– Реально без вариантов. Два кольца ограждения. Второе плотное настолько, что и фотографию сделать невозможно. Тело закрыли, но не увезли. Думаю, убийство. У седьмого этажа больше информации. Их, «Вести», «Республику», всех пустили.

– Ни у кого ничего нет, – отрезал шеф. – Только то, что им скормили. «Личность жертвы скрыта в целях следствия…»

– Понял. Буду копать дальше, может, заполучу что-то с камер и буду рад, если вы кого-нибудь подключите.

– Уже.

Я медленно встал. Левая кисть перестала шалить как раз вовремя. Три минуты нужно лекарству, чтобы привести мои нервишки в порядок. Так сказал врач. Но, покупая лекарство почти за двести пятьдесят тысяч, надеешься на мгновенный эффект. К сожалению, не все мои надежды оправдываются. В этом мире мало что срабатывает мгновенно. Разве что моя реакция на ножи и кровь.

– Арсен?

– Да, я тут.

– Есть еще кое-что… Новость, но по другому твоему делу.

– Да? Хорошая?

– Ну… я не знаю. Не уверен, но и плохой назвать не могу. Она, в общем, мрачновата, но я не знаю, как на нее отреагируешь ты.

– Не говорите. Мне нужна мотивация, чтобы вернуться в офис. А то я слегка приуныл, – сказал я, разглядывая следы, которые оставил по всему коридору. Глаза защипало еще сильнее.

– Все нормально?

– Да, я скоро приеду. Приму душ, точнее, доприму.

– Ты странный, но ты это и так знаешь. Давай, жду.

Через полчаса я уже подъезжал к Дому журналиста. Это было старое и, по меркам Дагестана, высокое здание, заметное за несколько километров. На глаза попался поворот в микрорайон, где находилась небольшая мечеть, в которую нам вечером предстояло заехать. От мысли об этом сразу сделалось как-то еще более нехорошо. Да и день в целом с самого утра не задался. Я вдруг почувствовал себя главным неудачником мира. Хотя…

– Это же труп! Да что с тобой… – разозлился я сам на себя. Еще пару лет назад, получив такую новость, я ликовал бы. Ведь это было дело, настоящее, даже загадочное! Не взрыв, не что-то религиозное, и даже на обычный бандитизм не похоже. – Сука! Соберись! Соберись! Это тело! Новое расследование! – Я разом осушил банку энергетика. Легонько срыгнул. – Давай, мужик, давай. Включи голову. Жизнь идет. И пойдет дальше после сегодняшнего вечера. Давай!

Но давать было нечего. Брать было неоткуда. Последний год я не ощущал никакой страсти к профессии и оставался собой – змеенышем, грозой полиции и преступности – только по инерции, только на людях. Тень того парнишки, который не раз рискнул в надежде поймать сумасшедшего убийцу. Наверное, такого человека и видела Асия все последние годы. Точнее, видела это превращение. Видела этот театр: когда я мог часами смотреть в экран ноутбука, а когда звучал телефон, в мгновение возвращал себя старого, выуживая из звонившего всю информацию до последней капли. Затем отключался и снова в монитор.

– Ау, Арсен! – Амир Алиаматович щелкнул пальцами перед моим лицом.

– А, да?

– Ты начинаешь меня пугать. Знаешь такую хрень «гоу ту слип»?

– Хотите, чтобы я опять поехал домой и поспал? – спросил я.

Стол шефа был наполовину завален папками с документами.

– Да нет! Вот. – Он ткнул мне в лицо экран своего телефона. – Программа. Приложение то есть. Эта штука показывает, сколько ты спишь, когда ты засыпаешь. Все, что связанно со сном. Смотри, в среднем я сплю по пять часов день.

– Маловато. Но теперь я понимаю, почему вы так выглядите.

– Иди в жопу. Ты себя видел? Спать полезно. Понимаешь?

– А вы вот это видите? – Теперь я ткнул пальцем в диплом, висевший на стене. Там, под поздравлением лучшему работнику прошлого года, красовались моя фамилия и инициалы. – Я на это обменял свой сон.

Шеф фыркнул и встал из-за стола.

– Слава и охренительные материалы – вот на что я поменял сон. Чьи статьи больше всего читаются? Чья колонка последние три года на первом месте по комментариям?

Шеф отмахнулся и пошел к окну. Оттуда открывалась панорама Махачкалы. Амир Алиаматович любил драму, всегда. И в кино, и в книгах, и, что хуже всего, в жизни. Если он подходил к окну, то дальше, как по индийскому сценарию, следовал глубокий вдох, тяжелый выдох, драматичное почесывание усов (которых у шефа не было) и потом какие-то сверхважные, полные вселенской мудрости слова. И на этот раз я не ошибся.

– Профессия журналиста полна лишений…

– Я это понимаю! – перебил его я. Не в этот раз. Конкретно сегодняшний день и так предполагал лишения, вполне реальные. И вполне из-за моей деятельности. И немного из-за того, что иногда я веду себя как эгоистичный мудак. Я решил немного сэкономить время: – Вы сказали про новость. По телефону.

– Сказал… – продолжил он, сохраняя драматичную интонацию.

К сожалению, у меня не получилось вывести его из образа.

– Я как раз в эту сторону и вел. Вот если ты, к примеру, умрешь, это ведь тоже лишение? То есть ты, получается, сам лишил себя жизни в угоду работе.