– О прошлой…

– Мы должны обсудить…

Обе реплики они произнесли одновременно.

– Давайте вначале вы, – сказал герцог, небрежно взмахнув аристократичной узкой рукой с длинными пальцами.

– Хорошо. Я просто хотела сказать, что это ничего не меняет в наших отношениях. – Лили прочистила горло. – То есть я не жду от вас ничего, притом что мы… То есть после того, что мы делали вчера ночью.

Лили чувствовала, как горит ее лицо.

– Ничего не изменилось?

Судя по его голосу, он не был этому рад. Девушка повернулась к нему лицом.

– Ваша светлость, это не может повториться. Вы это знаете. Я это знаю. Мы оба это знаем.

Она повернулась к нему в профиль. Смотреть на деревья было гораздо спокойнее.

– Хотел бы я… – начал он, но Лили остановила его, подняв руку.

– Мы не можем желать того, что не можем иметь. Я уже давно это усвоила.

Молчание длилось несколько долгих секунд. Когда он заговорил вновь, голос его был на грани срыва.

– Я тоже думал, что усвоил эту истину. Я рос, мечтая о том, чего не мог иметь: о родителях, которым я нужен; о брате, с которым у меня есть хоть что-то общее; о цели в жизни.

Лили скорее почувствовала, чем увидела, что он развернулся к ней лицом. Неужели он наконец решился заговорить с ней о самом сокровенном, самом наболевшем. Признаться в том, о чем она и так догадывалась.

– Я свыкся с тем, что мои мечты недостижимы, и перестал мечтать. Но все изменилось в тот день, когда в моей жизни появилась Роуз… и вы.

– Расскажите мне о себе. О своей жизни, – попросила Лили. Она зажала ладони между коленями – не столько, чтобы их согреть, сколько ради того, чтобы справиться с желанием прикоснуться к нему. – Я так мало о вас знаю.

Не совсем так. Она знала о нем не так уж мало, но не потому, что он много о себе рассказывал.

– Вы знаете, кто я. – Этот негромкий, но богатый обертонами голос звучал в ней как музыка, которую слышишь сердцем.

– Вы знаете, какой я, – повторил он, и эти слова пробудили в ней желание взять в ладони его лицо и поцеловать в губы. Чтобы не на словах, а на деле показать ему, что она к нему чувствует.

Но она не могла его целовать.

– Мои родители… – продолжил Маркус и замялся. – Скажем так, мои родители не очень-то хотели иметь детей. Нас было всего двое – двое сыновей. Мой старший брат почти во всем походил на отца. Во всяком случае, в том, что моему отцу казалось важным. Он был сложен как атлет, любил спорт, был упрям и горд и смотрел на тех, кто ниже его, с таких недосягаемых высот, что они превращались для него в мелких букашек. – Он помолчал и, вздохнув, добавил: – И я для него тоже был не больше и не важнее мелкой букашки.

Атлетически сложенный, упрямый и гордый? Похоже, у них с братом было немало общего. Но Лили не стала озвучивать свой вывод.

– И потому для моих родителей существовал только Джозеф. Меня в одиннадцать лет отправили в школу, и когда я бывал дома, то больше времени проводил со слугами, чем с родителями и братом. Я уже тогда понял, что просить то, что ты хочешь, у родителей бесполезно. Надо либо умерить желания, либо самому добывать то, что хочется.

Это многое объясняет.

– А ваш брат?

Маркус грустно вздохнул.

– Только за год до своей смерти Джозеф стал наследником герцога. Предыдущий герцог Резерфорд умер бездетным, но у него были братья, у которых имелись дети. Никто не ожидал, что Джозеф окажется самым близким из родственников покойного герцога. А потом и Джозеф умер.

– Выходит, вас не готовили с детства к тому, что вы станете герцогом.

Он уже говорил об этом раньше, но Лили не догадывалась, насколько далек он был от того мира, который зовется высшим светом.

– Нет, меня никто к этому не готовил. Полагаю, меня воспитывали как будущего джентльмена, но не как будущего лорда. Мой отец перепоручил все дела, связанные с имением, своему управляющему. После смерти отца бразды правления принял мой старший брат. Всякий раз, когда я предлагал свою помощь, меня просили уйти и не мешать.

– Должно быть, вам было обидно.

Маркус пожал плечами. Этот жест имел множество значений, как и приподнятая бровь. Все зависело от нюансов. На этот раз, кажется, герцог хотел изобразить безразличие, тогда как на самом деле ему просто не хотелось признаваться в том, что боль все еще дает о себе знать. Несладко, должно быть, ощущать себя изгоем лишь потому, что родителям не до тебя.

– Я выжил. И мне не пришлось страдать. Мой отец был богат, я получил самое лучшее образование, и мне никогда не приходилось думать о том, как добыть себе пропитание и кров. В отличие от многих других.

«В отличие от меня», – подумала Лили.

– У Джозефа в голове гулял ветер, – угрюмо процедил Маркус. – Он стал наследником герцога и внезапно возомнил себя неуязвимым. К тому времени оба наших родителя умерли, и у него не осталось никого, кроме нелюбимого младшего брата, кто мог бы отговорить его от глупых и опасных авантюр. Я предупреждал брата о том, что купленная им лошадь непредсказуема и слишком норовиста, чтобы садиться на нее без соответствующей подготовки. Но он посмеялся надо мной, назвав трусом.

Звуки детского смеха, что доносились сюда, согревали душу Лили. Маркус рассказывал о своем прошлом, и это прошлое совсем не было похожим на его будущее. А будущее его было здесь, рядом. Роуз была его будущим, и он сделает все, чтобы оно было светлым и радостным.

– Джозеф решил покататься на Ночке после того, как изрядно выпил. Он попытался перепрыгнуть через ограду и был сброшен. Он умер мгновенно. Ночку тоже пришлось пристрелить.

Лили огляделась и, не увидев никого поблизости, взяла Маркуса за руку.

– Я очень вам сочувствую, – тихо сказала она.

Он стиснул ее руку.

– Нельзя сказать, что мы дружили с братом. Джозеф был ко мне так же безразличен, как и мои родители. – Он пытался сделать вид, что ему все равно, но эта его неудачная попытка изобразить безразличие растрогала Лили почти до слез.

– Джозеф – родной вам человек. Смерть близких людей – всегда горе.

– Родной человек, – задумчиво повторил Маркус. – Я никогда не чувствовал, что у меня есть родня. Никогда не ощущал себя полноправным членом своей семьи. И неполноправным тоже. Пожалуй, у меня действительно не было настоящей семьи, пока не появилась Роуз. – Лили показалось, что он хотел добавить «и вы», но, когда он этого не сделал, испытала скорее облегчение, чем разочарование.

– Какой была мать Роуз? Роуз мне почти ничего о ней не рассказывала, разве что упомянула о том, что ее мама работала в пабе.

Маркус вытянул свою кисть из-под ее руки и скрестил руки на груди.