— Если уж это чья-то вина, так папина, потому что всемизвестно: нельзя пытаться объехать выскочившее на дорогу животное. По правиламполагается его задавить и ехать дальше. Но мы с тобой знаем, что папа таксделать не мог. Он попытался спасти нас всех, и в итоге спас одного оленя. Ноесли так посмотреть, то, может, олень виноват. Зачем он выскочил на дорогу?Нечего ему там было делать, жил бы себе в лесу. А может, виновато дорожноеограждение — могло бы быть и покрепче. А может, фирма-производитель виновата,что в машине руль подвел и тормоза отказали. А может… — Онаостанавливается и смотрит на меня. — В общем, никто не виноват. Просто —случилось, и все. Так суждено.

Я давлю рыдания. И хотела бы поверить, но не могу — знаюправду.

— Все мы это знаем, и все с этим смирились. Теперь итебе пора понять — и принять. Видно, тогда просто твое время не пришло.

Пришло! Мое время пришло. Только Деймен сжульничал и менявернул обратно.

Я судорожно сглатываю и смотрю на экран. Передача ОпрыУинфри закончилась, и вместо нее на экране появился доктор Фил с блестящейлысиной и очень большим ртом, который никогда не закрывается.

— Помнишь, я стала такой полупрозрачной? В общем, тогдая готовилась перейти через мост. Каждый день я подбиралась все ближе к тойстороне. Но когда я уже совсем надумала перейти… В общем, мне показалось, чтотогда я была тебе особенно нужна. Я не могла тебя бросить… и сейчас не могу.

Я так хочу, чтобы она осталась со мной! Но я уже отняла унее жизнь, так неужели отберу еще и посмертие?

— Райли, тебе пора, — шепчу я тихо-тихо и словнонадеюсь, что она не услышит.

Но как только прозвучали эти слова, я понимаю, что они —правильные. Поэтому я повторяю еще раз, погромче, с глубокой убежденностью.

— Я думаю, тебе нужно идти.

Говорю и сама не верю своим ушам.

Райли встает. Глаза у нее печальные, на щеках блестятслезинки.

Я с трудом проглатываю комок в горле.

— Ты даже не представляешь, как ты мне помогла. Незнаю, что бы я без тебя делала. Только благодаря тебе я находила в себе силывставать по утрам и кое-как переставлять ноги. Но сейчас мне лучше, и тебепора…

Я не могу продолжать, захлебнувшись собственными словами.

Райли улыбается.

— Мама говорила, что рано или поздно ты отправишь меняобратно.

Я смотрю на нее, не понимая, что это значит.

— Она сказала: когда-нибудь твоя сестра наконецповзрослеет и поступит так, как надо.

И тут мы обе закатываемся хохотом. Мы смеемся надабсурдностью всей ситуации. Над любимой маминой фразой: «Когда-нибудь ты,наконец, повзрослеешь и…» — вписать нужное. Мы смеемся, чтобы хоть как-торазрядить атмосферу и смягчить боль расставания. Смеемся, потому что это такчертовски приятно.

А когда наш смех стихает, я смотрю на Райли и говорю:

— Ты ведь будешь иногда заглядывать, чтобы сказать«привет»?

Она качает головой и отводит глаза.

— Вряд ли ты сможешь меня увидеть. Ты ведь не видишьмаму и папу.

— А Летняя страна? Там я смогу тебя увидеть?

Я думаю про себя: можно пойти к Аве, попросить, чтобы онанаучила меня снимать щит. Чтобы можно было навещать Райли в Летней стране, нидля чего другого! Она пожимает плечами.

— Не знаю. Не уверена. Но я постараюсь послать тебекакой-нибудь знак, чтобы ты знала, что у меня все в порядке.

— Какой знак? — пугаюсь я, увидев, что Райли уженачинает становиться прозрачной. Я не ждала, что это будет так скоро. —Откуда я узнаю, что это от тебя?

— Узнаешь, не волнуйся!

Она улыбается, машет рукой на прощание и растворяется ввоздухе.

Как только Райли исчезает, во мне что-то ломается. Я реву втри ручья — хоть и понимаю, что поступила правильно, а все-таки хочется, чтобыне было так чертовски больно. Какое-то время я сижу, скрючившись, на диване,вспоминаю, что сказала Райли об аварии — что это не моя вина. Я очень хочу ейверить — и не могу. Я знаю, что это неправда. В тот день оборвались четырежизни, и все из-за меня.

Из-за дурацкого свитера цвета морской волны.

***

— Я куплю тебе другой свитер, — сказал тогда папа,и наши глаза встретились в зеркальце заднего вида. Две пары глаз одинаковогоголубого оттенка. — Если сейчас вернуться, мы как раз попадем в час пик.

— Это мой любимый свитер! — ныла я. — Нам ихвыдали в лагере! В магазине такого не купишь.

И я надулась, чувствуя, что победа близка.

— Он тебе действительно позарез нужен?

Я кивнула. Папа, вздохнув, покачал головой и повернулмашину. Наши взгляды снова встретились в зеркальце, и в эту секунду на дорогувыскочил олень.

***

Я очень хотела поверить в то, что говорила Райли, иприспособить свое сознание к этой новой точке зрения. Но, поскольку я знаюправду, вряд ли мне это когда-нибудь удастся.

Вытирая слезы, я вдруг вспоминаю слова Авы. Если с сестроймне надо было попрощаться, значит, с Дейменом — не надо?

Я оглядываюсь на леденец с запиской, который я положила настол, и ахаю: конфета превратилась в тюльпан.

Огромный блестящий красный тюльпан.

Я бросаюсь к себе в комнату, ставлю на кровать лэптоп изапускаю поисковик.

На страничке, посвященной языку цветов, нахожу вот что:

«В девятнадцатом веке каждому цветку приписывалиопределенный смысл. Из цветов составляли целые послания. Вот несколькозначений…»

Я прокручиваю алфавитный список, ища глазами слово«тюльпан», и у меня перехватывает дыхание, когда я читаю:

«Красный тюльпан — вечная любовь».

Для смеха я нахожу «белые розы» и начинаю громко смеяться.

«Белые нераспустившиеся розы — сердце, не знающее любви;сердце, неспособное любить».

***

Теперь я понимаю, что Деймен все время испытывал меня. Онхранил про себя свою огромную, потрясающую тайну и не знал, как мне рассказать— приму ли я такую перемену в своей жизни или прогоню его прочь.

Флиртуя со Стейшей, он хотел вызвать у меня хотькакую-нибудь реакцию, чтобы подслушать мои мысли и понять, как я к немуотношусь. А я так хорошо научилась врать себе практически во всем, что врезультате запутала нас обоих.

Конечно, я не одобряю того, что он делал, но ведь сработало!А теперь мне только нужно произнести вслух заветные слова, и он появится передомной. Потому что я люблю его. Я никогда не переставала его любить. Я любила егос самого первого дня. Любила даже тогда, когда клялась, что ненавижу. Ничего немогу поделать — я люблю. И хотя его бессмертие — дело весьма сомнительное, вЛетней стране действительно было здорово. А если Райли права и в самом делесуществует такая вещь как судьба, так может, это и к нам относится?