почти 20 000 лет, можно сравнить с мифическим золотым веком, то Третья Эпоха скорее была бы периодом расцвета гномов, веком мифрила, ставшего причиной их богатства и потерь. Автор имеет дело с миром, от которого до нас дошли только искаженные отголоски через науку или литературу. Но независимо от того, в какой области знаний мы можем найти доказательства истинности того или иного факта, очевидно, что произведения Толкина выходят за рамки проблемы достоверности, поскольку его работа сродни энциклопедическому обзору всего, что мы знаем.

Вопрос времени

Миф ассоциируется со становлением, с линейной временной протяженностью, которая направляет его развитие. Он приобретает длительность: например, время, проведенное эльфами тэлери на острове Тол Эрессеа, достаточно велико, чтобы создать особый язык. Данный срок проистекает из абсолютного происхождения, идентичного в этом смысле естественному процессу, лежащему в основе исторической и биологической эволюции существ и видов. С другой стороны, ученый Эдуард Клочко предполагает, что животные, одаренные речью, – это майар (духи второго ранга на службе у Валар), принявшие звериный облик. Так было в случае с волкодавом Хуаном (Гончий Валинора) и орлом Торондором; так было и с Сауроном, способным стать оборотнем и принять облик летучей мыши во время походов Лучиэнь и Берена. Это также относится к варгам, умеющим говорить на своем языке, паукам из Сумеречья и дракону Смаугу.

Таким образом, дар речи связан с божественной сущностью наделенного им существа. С одной стороны, больше не существует абстрактного пространства мифа, а с другой – нет конкретной сферы реальных животных, растений или минералов. Напротив, существует матричное тождество между органическими формами и легендарными существами. Бытие мифа у Толкина определяется, когда мифологизируется бытие вида. В результате читатель видит, что сверхъестественное присутствует в жизни, что фантастическое есть в реальности – там, где именно сходятся мифологическая сущность живого и биологическая субстанция сказочного.

Какие бы белки в них ни участвовали, мутации и вариации (карликовость, гигантизм) остаются классическими и происходят в соответствии с уникальным планом организации существ с четырьмя конечностями. Предполагается, что эльфы, захваченные в плен в Ангбанде в Первую Эпоху и подвергнутые пыткам Морготом, становятся орками (в любом случае они были бы творением Моргота сродни творению эльфов, Перворожденных Илуватара).

Несмотря на то что орки включают в себя отдельную расу урук-хай, последние не сильно отличаются от человекоподобных млекопитающих. Кроме того, по словам обитателей Фангорна, тролли являются подделкой энтов (кстати, troll на древнеанглийском пишется как etten, что близко к энту). Среди духов, заточенных Морготом в скале, были каменные тролли, боящиеся света, пещерные и горные, и наконец, снежные тролли… Все они демонстрируют то невозможное состояние тела, рожденного из небытия, чье овеществленное становление – наполовину органическое, наполовину минеральное – как бы пронизано инертными пульсациями и неподвижным дыханием, что воплощает невыносимую тяжесть их небытия. Но все они остаются двуногими.

Что касается Кольца, оно выступает активным фактором эволюции, вызывающим, помимо увеличения продолжительности жизни его владельца, сначала моральные, а затем и физические изменения: Смеагол становится Голлумом; развращенные люди – назгулами.

Генетическое обнищание людей

Породив грандиозное генеалогическое древо, человеческая филогения[201] со временем истощается, пока человек не остается один. Но в Первую Эпоху, по-видимому, сосуществовали несколько видов гоминид. Помимо гномов, в Белерианд проникают дунландцы – загадочные коренастые низкорослые люди с длинными мощными руками, волосатыми лицами и туловищами, с черными волосами и глазами, которых рохиррим безжалостно изгнали из Рохана во время Третьей Эпохи. Это люди с востока, говорящие на своих языках, их не следует путать с друэдайн или другами, которые мигрировали на север вместе с халадинами. Другов также называют «лесными дикарями» или «рогин».

Живя небольшими лесными племенами в примитивных жилищах, они кажутся скрытным народом, с подозрением относящимся к другим расам людей. Они мало размножались, их жизнь была короткой, иногда они выступали непримиримыми врагами орков. Благодаря чуткому обонянию и острому зрению они умели выслеживать живых существ, а их знания обо всем, что росло в земле, были почти такими же обширными, как у эльфов. Однако они не знали письменности и пользовались кремнем, скребками и ножами, пришедшими из далекого прошлого.

В «Неоконченных преданиях Нуменора и Средиземья» други изображаются коренастыми и широкоплечими, с глубоким гортанным голосом и приятным смехом. Как можно не узнать неандертальца в описании существа с круглым безволосым лицом, тупым носом и глазами, глубоко запавшими в глазницы под низким выступающим лбом, или, по крайней мере, в том образе, как его изображали во времена Толкина? В конце концов, некоторые действительно признали в Homo floresiensis доказательство существования хоббитов[202]…

Други были выше, коренастее и менее приятными на вид, чем хоббиты. Они обладали более мрачным и загадочным характером, и им приписывались почти сверхъестественные способности совершенно иного характера, чем те, которыми награждали гномов. Так, благодаря контактам с другими народами они начали заниматься резьбой по дереву и камню. Они вырезали себя сидящими на корточках над мертвым орком и размещали эти изображения, так называемые сторожевые камни, по кромке тропы. Говорят, что они могли вложить часть своей силы в эти камни, которые при необходимости временно оживали, что, по словам самого Толкина, напоминает передачу злой силы Саурона Кольцу.

Являясь хранителем знаков и образов, Толкин постепенно возвращает нас к истокам времени, делая воскрешение этих потерянных миров настоящим переломным моментом в нашем понимании истории жизни. Его новаторский эксперимент (материализация хронологической нематериальности глубинных времен), положивший начало новой концепции материи, из которой состоят сны, придает (сверхъ)естественной истории непрерывность как объясняющую ценность. Творчество Толкина свидетельствует об историчности континуума, оплодотворяющего воображаемое: через последовательность каждого из своих томов и циклов он углубляется во время, пронизывает толщу мира, так что в конечном счете открывается возможность истории историй, на практически бесконечную колею глубинного времени, начала всего сущего и предзнаменований.

Толкин как орнитолог

Антуан Лушар,

палеонтолог, Национальный центр научных

исследований и высшая нормальная школа Лиона

Толкин любил не только деревья. Также он населял свои произведения птицами. Давайте понаблюдаем за ними, прислушиваясь к их пению, или проследим за их криками из-за уголков страниц, восхищаясь тем, как искусный орнитолог Леголас распознает хищных птиц, паривших на головокружительных высотах[203]!

Птицы в Средиземье

В Арде, мире Толкина, птицы, как и другие животные и растения, иногда очень схожи с нашими земными птицами и имеют то же название, в других случаях они – порождения воображения и волшебства. Но Толкин отводит птицам