наши матери?

Я заставляю себя подняться на ноги.

Педро тоже встает, теперь он выглядит еще более встревоженным.

– Что не так?

– Мы не можем, – говорю я.

– Кто сказал, что мы не можем? – смущенно спрашивает он.

– Ты знаешь, что мы не можем. Они никогда, никогда с этим не смирятся.

Он знает, кого я имею в виду.

– Им придется смириться.

– Это не похоже на наш прежний союз, понимаешь? Мы не сможем урегулировать это. Не сможем сказать им, чтобы они забыли о вражде и приняли, что их дети… ну, ты понимаешь…

– Вместе? – заканчивает он за меня. И я, должно быть, все еще выгляжу немного испуганной, потому что он хмурится. – Лари, я тебе нравлюсь?

Он стоит передо мной, океанский бриз сдувает челку ему на глаза.

– Да, – признаю я и вижу облегчение в его взгляде. – Поэтому я и беспокоюсь за нас. Я не знаю, что случится в будущем.

– Ты мне тоже нравишься, – он подходит ближе, преодолевая пропасть между нами. – И ты сказала, что я тебе нравлюсь, так что настоящее – это все, что сейчас имеет для меня значение.

Я убираю волосы с его лица. И понимаю, что все это время мне до смерти хотелось это сделать.

Наклоняюсь, чтобы поцеловать его снова. Педро нежно держит мое лицо в своих ладонях, целуя меня в ответ, его большой палец касается моей щеки, утоляя мое беспокойство. У меня кружится голова, как бывало в детстве, когда я кружилась на месте. Когда нам приходится перевести дыхание, он крепко обнимает меня, утыкаясь носом в мое плечо. Мои пальцы обхватывают рубашку на его спине.

– Я не хочу тебя потерять, – говорю я, сдерживая слезы.

Он обнимает меня крепче.

– Мы разберемся с нашими семьями. Обещаю. Я никуда не собираюсь уезжать.

Я хочу верить, что мы справимся, но ничто не дается легко, когда дело доходит до вражды. Это ошеломляет, как волны, бьющиеся о наши икры.

Не поворачивайся спиной к океану, любила говорить бабушка. Никогда не знаешь, когда придет волна и собьет тебя с ног.

39

СУББОТА, 18 ИЮНЯ

Прощаться тяжело, но после последнего поцелуя, когда мы добираемся до нашего района, Педро уезжает.

Я выжидаю еще пару секунд под аптечным навесом, прежде чем отправиться домой. Каждый дюйм меня словно наэлектризован. Я до сих пор чувствую на своих губах его губы. Голова кружится, и я кружусь на месте, слушая музыку, доносящуюся с вечеринки святого Иоанна перед фейриньей. Я почти добираюсь до дома, и тут замечаю велосипед Педро прямо на пороге «Соли». Что-то случилось. Я пробегаю остаток пути, и мое сердце замирает, когда я замечаю его внутри.

Его мать тоже здесь.

Теперь я уверена, что что-то действительно случилось.

Я толкаю дверь так отчаянно, что колокольчики звенят с паническим визгом.

Педро оглядывается на меня, и его губы приоткрываются, как будто он хочет, но не может задать мне вопрос перед нашими матерями, чьи лица красные, а глаза налиты кровью, как будто они плакали злыми слезами.

Донья Эулалия порывается обогнуть прилавок, чтобы подраться с мамой, переступив невидимую черту между «Солью, пекарней» и «Солью, домом Рамирес», которую, как всем известно, нельзя нарушать. Педро удержи- вает ее.

Тонкий слой песка покрывает его волосы и одежду. Я тоже изрядно в песке. Если бы наши матери были повнимательней, они бы увидели, что наш секрет лежит у всех на виду, и я внезапно испытываю приступ страха, что кто-то видел нас вместе и рассказал им.

Но они продолжают кричать друг на друга, как будто даже не замечая, что мы здесь. Может быть, дело не в нас.

– У меня есть доказательства, что ты договаривалась о продаже «Соли»! – кричит донья Эулалия.

– Убирайся из моего дома, – говорит мама дрожащим голосом.

Донья Эулалия поднимает свой телефон, демонстрируя скриншоты сообщений. Один быстрый взгляд показывает мне, что выглядит так, будто мама говорит, что не будет продавать «Соль» дешевле, чем она стоит. Донья Эулалия так зла, что роняет телефон, и Педро поднимает его. Пока она продолжает обвинять маму, его внимание привлекает сообщение. Он читает его, и выражение его лица становится все более и более суровым.

Я хочу схватить его за плечи и заставить посмотреть на меня.

Хочу сказать ему, что все это неправда.

Мне нужно, чтобы он мне поверил. Но когда он наконец встречается со мной взглядом, в его глазах столько страха и замешательства, что я замираю на месте.

Я не хочу его терять.

– Нет ничего плохого в том, чтобы выслушать то, что они хотели сказать! – кричит мама на донью Эулалию.

Сейчас земля разверзнется и поглотит меня живьем.

– В пятницу я пойду в «Сделки-Сделки»! – угрожает донья Эулалия.

Она проталкивается мимо меня к выходу, и Педро начинает идти за ней, но внезапно останавливается. Его глаза встречаются с моими, и я делаю шаг к нему, но мама смотрит на него сверху вниз. Я чувствую, как его кончики пальцев тайно касаются моих, когда он проходит мимо меня, чтобы последовать за своей матерью. Несмотря на этот жест, на мою голову словно опускается зловещая туча.

Дрожа, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на маму. Она смотрит перед собой, в ее глазах блестят слезы, пряди волос подрагивают.

– То, что сказала донья Эулалия, – это неправда, верно? – Мой голос звучит как карканье. – Мама, скажи мне, что это неправда. Пожалуйста. – Я чувствую, что горю как в лихорадке, мамино молчание злит меня все больше и больше. – Когда ты собиралась мне сказать? До или после того, как продашь «Соль»?

Мамин взгляд в ярости устремляется на меня.

– Когда ты собиралась сказать мне, что все те консультации были ложью? – огрызается она. – Сегодня утром я говорила с твоей учительницей. Она сказала, что никаких консультаций не было. Ничего такого не было. Она сказала, что ты посещаешь кулинарный клуб. Готовишь, Ла- рисса?

– Да, готовлю! – кричу я. – И я на самом деле не так уж плоха в этом, но откуда тебе знать, если ты так и не потрудилась меня научить!

– Ты лгала собственной матери! – кричит в ответ мама.

– Я не хотела лгать, – протестую я, у меня вырывается первое рыдание. – Но как ты можешь смотреть на меня так, будто я только что предала тебя из-за того, что научилась готовить, когда ты продаешь «Соль» и даже не потрудилась мне об этом сказать?! Ты не можешь продать «Соль»! – Я задыхаюсь от слов, паника сжимает мою грудь.

– Если мне придется продать «Соль», я… – Мама