Его удержали от падения, развернули ко мне лицом. Он закричал еще громче и бросился с той же яростью, полосуя воздух ударами во всех направлениях. Я не стал увертываться, хотя, наверное, успел бы, пусть даже он очень быстр, зато я становлюсь быстрее не по дням, а по часам, вскинул меч, стальные полосы сшиблись со скрежещущим визгом, звоном, полетели короткие искры.

Крики замерли, бой из банальной пьяной ссоры перерос в красивый поединок: Корн рубил и сильно, и быстро, и очень умело, демонстрируя богатейший арсенал ударов, приемов, связок, каскадов, ложных замахов и обманных движений. Им любовались, покрикивали редко, отмечая особенно красивый финт, кочевники ценят виртуозное обращение с оружием, я же лишь защищался, парировал и даже тихонько отступал, стараясь двигаться в пределах отведенного нам круга.

Конунг, как успел заметить краем глаза, смотрит заинтересованно, в исходе поединка вроде бы не сомневается, лицо довольное, он демонстративно и громогласно запрещал эту дикость, с точки зрения горожан, цивилизованный, а это двое дикарей, причем один из них – чужой, он и виноват, а когда будет наказан, все снова станет тихо…

Я поймал удачный момент, звон, лицо Корна исказилось от боли. Кисть вывернуло с такой силой, что он вынужденно разжал пальцы. Меч взлетел в воздух, я поймал его за рукоять и, взмахнув пару раз, бросил ею же вперед противнику.

– Держи! И будь внимательнее.

Он машинально поймал, в глазах сильнейший стыд, по его виду непонятно, предпочел бы уронить меч или вот так ухватить с моей милостивой подачи. Мелькнуло бледное лицо Элеоноры, кочевники довольно взревели, все ценят эффекты, а Корн с диким воплем, что должен заморозить во мне кровь, ринулся в атаку.

Я снова отступал, слишком яростный вихрь ударов, долго искал брешь, наконец ударил, скрежет и звон, меч вылетел снова, я подпрыгнул и снова поймал на лету за рукоять.

– Слишком часто, – сказал я снисходительно. – Наверное, ты силен в чем-то другом?

Он смотрел, не веря своим глазам, в толпе взревели и начали безжалостно высказывать догадки, в чем именно силен их виртуозный соплеменник.

Я бросил меч к подножию кресла конунга, свой сунул в ножны, а затем отстегнул перевязь и все хозяйство отбросил в сторону.

– Может, – сказал я, бросая ему спасительный круг, – ты силен в бою голыми руками?

Он прошипел люто:

– Я убью тебя! Если не убью сейчас, подстерегу ночью и убью в спину!.. Ты не будешь жить и смеяться…

– Смеяться будут другие, – согласился я. – Но спасибо за предупреждение.

Мы сшиблись в середине, я уперся в землю и несколько мгновений выдерживал шквал атак. Толпа вскрикивала, как один человек; в какой-то момент мы сцепились так плотно, что если нас разорвать насильно, брызнет кровь, затем снова разъединились на расстояние вытянутых рук и щупали друг друга, стараясь поймать на боевой прием.

Он хватал и бил так, как убивают часовых, но я ускользал, удары отзываются болезненно, но ни один не смертелен, успеваю сдвинуться, но теперь вижу, что свести схватку к шутке не удается, кто-то должен погибнуть, что совсем пока не нужно. С другой стороны, этот Корн не прост и вызван из степи в город не случайно. Он и Рогозиф здесь с какой-то целью. Как и все эти ветераны…

Мы оба все убыстряли схватку, ошибки начинают проскакивать с обеих сторон, но я первым поймал на сложный прием. За нашим хриплым и надсадным дыханием никто не услышал хруст костей. Я тут же выпустил из рук обмякшее тело и отступил, чувствуя, как грудь жадно требует свежего воздуха.

Дрожащие пальцы подобрали пояс, пот застилает глаза. Кто-то из кочевников услужливо помог мне надеть через голову перевязь и подтянуть пряжку потуже. Элькреф подхватил Элеонору под руку и увел почти насильно, она оглянулась в дверях, я перехватил взгляд ее расширенных глаз, но Элькреф потащил с силой и закрыл за собой дверь.

Я смахнул соленую влагу с лица, конунг все так же смотрит, сильно наклонившись с кресла, будто готовится встать, лицо стало темнее июньской тучи.

– Пусть отдыхает, – сказал я хриплым голосом. – В другой раз будет осторожнее болтать языком.

Несколько человек быстро подняли грузное тело и унесли. Нескоро разберутся, что их друг не просто выбит из этого мира, но даже когда очнется, с переломанным хребтом никак не подстережет меня ночью с кинжалом в руке.

Конунг с кислым видом пару раз хлопнул в ладоши.

– Ты хорош, – сказал он как можно спокойнее, как должен вести себя беспристрастный судья. – И победил честно. Как, говоришь, называется твое племя?

– Клан Робких Зайчиков, – ответил я с вызовом.

За столом заревели, но конунг не позволил губам дрогнуть в усмешке, смотрел очень внимательно, лишь брови чуть приподнялись, а взгляд стал острее.

– Не слышал о таком.

– Мир велик, – ответил я. – Еще услышите.

В толпе довольно заговорили, гордые ответы нравятся всем, всяк отождествляет себя с героем, который может дерзить власти.

Конунг кивнул.

– Не сомневаюсь. Не хотел бы пойти ко мне на службу?

– Нет, – отрезал я.

– Почему? – спросил он с интересом. – Лучше служить сильному вождю. С ним больше славы, чести, наград, захваченной добычи. Зачем прозябать в неизвестности?

– Я сын степи, – ответил я гордо. – Бродяга и романтик. Мчаться по бескрайней степи, укрываться звездным небом – разве не счастье? Что хорошего жить в городе?

Он помедлил с ответом, глядя на меня испытующе, затем улыбка раздвинула его твердые губы.

– Но ты же нашел?

– Я всего лишь гонец от ярла Растенгерка, – напомнил я, – к его брату ярлу Элькрефу. Завтра поеду обратно в степь.

Он кивнул.

– Ярл Элькреф стал слишком похожим на горожан и потому долго раздумывал над ответом, когда требовалось сказать «да» или «нет». Но сегодня ты получил письмо к его брату…

Все знает, мелькнула злая мысль, везде обзавелся шпионами.

– Да, – сказал я, – и завтра уеду. Но я ничего не нашел в городе и даже одной ночи не провел в нем. Всякий раз брал коня… своего или чужого, и… здравствуй, ночная степь! Здравствуй, бешеная скачка под родными звездами!

Кочевники на меня смотрели с явной симпатией, каждое мое слово – гимн их образу жизни, их превосходству над глиноедами.

Конунг поморщился, но сказал все тем же приветливым голосом:

– Хорошо. Но если надумаешь к нам – дай знать. Сильным и отважным рады везде.

– Благодарю за честь, – ответил я.

Вернулся на свое место я в гробовом молчании и провожаемый уважительными взглядами. Едва я сел, разговоры возобновились, а Рогозиф, сам темный, как грозовая туча, придвинул мне металлический кубок с вином.

– Выпей, – сказал он участливо. – У тебя точно в горле сейчас, как в огненной печи.