– Спасибо, – сказал я хрипло.

– Полегчало? – спросил он, когда моя рука со стуком опустила опустевший кубок на столешницу, но я понял по его глазам, что говорит не о вине. – Чего ты так вспылил?

Я вяло отмахнулся.

– Да так… Одну бабу вспомнил…

Он чуть скосил глаза, я догадался, что поглядывает на веранду, где была принцесса, ощутил тревогу, а нехорошее предчувствие стиснуло грудь.

– В них все зло, – сказал он философски. – А ты непрост.

– Чего так решил?

– Это был сам Корн, – напомнил он.

– Степь велика, – ответил я. – В каких-то краях таких корнов продают кучками. За мелкую монетку.

Со стороны сада пришли музыканты, заиграли нескладно, зато громко. Я покосился с неодобрением.

– Недостаточно атлетические, чтобы бить в бубен.

Рогозиф отмахнулся.

– Тогда пусть хоть играют. Но если под музыку нельзя драться, то это плохая музыка.

Я окинул музыкантов придирчивым взглядом.

– Лохматые… Стричься еще не умеют, значит, будут играть только тяжелую музыку… А под нее драться хорошо.

– Конунг знает дело, – откликнулся Рогозиф знающе.

– Будет драка?

– Обязательно, – заверил он.

– Зачем?

Он удивился:

– А как без драки? У вас что, безздрачники?

– У нас только на свадьбах, – пояснил я. – Свадьба без мордобоя – вообще не свадьба. А еще на днях рождениях, юбилеях, встречах для хорошей выпивки и просто так.

– Воздержанные вы люди, – сказал он с уважением.

– Здесь, как я понимаю, готовятся к королевским состязаниям? Разминка?

– Гоняют кровь, – согласился он, – присматриваются друг к другу. А чем заняться, если до состязаний еще два дня?

– Уйма времени, – согласился я. – Девать некуда.

Кочевники в самом деле, разогрев себя вином, приглядываются друг к другу оценивающе, некоторые прямо за столом обматывают кулаки ремешками, другие хищно сжимают и разжимают пальцы, готовые цепко хватать противника и бросать через бедро, через голову, через руку или плечо.

– Как ты? – спросил Рогозиф.

– Ни за что, – сказал я твердо.

Он удивился.

– Почему?

– Лучше посмотрю, – объяснил я. – Вот смотреть такое люблю больше. Только место займу получше.

Он сказал весело:

– Я тоже так люблю больше. А потом оно как-то само… Вдруг – и уже в драке!

– Я сдержанный, – сказал я, – очень сдержанный.

Он хмыкнул с сомнением, но промолчал, взгляд его устремился мимо моего уха, я даже слышал легкий свист и дуновение воздуха. Оглянуться я не успел, там послышался нежнейший голос:

– Дорогой герой…

Я обернулся, милая девушка кокетливо присела передо мною, глазки хитрые, а щечки круглые и нежные, а еще тугие и спелые, так и хочется укусить. Еще умильные ямочки, на них нельзя смотреть без удовольствия. А когда она улыбнулась, ямочки стали глубже, делая личико из просто хорошенького изумительным.

– Привет, Юдженильда, – сказал я с удовольствием, на хорошеньких женщин всегда таращим глаза просто с наслаждением. – Какая ты прелесть, теперь всю ночь будешь сниться…

Она заулыбалась шире, голосок прозвучал кокетливо:

– Помнишь мое имя?

– Как же его не запомнить? – изумился я. – Все только и говорят: взгляните на эту изумительную девушку, она же мечта мужчин, как ее зовут, кто она, откуда она, как бы с нею…

Она рассмеялась чисто и звонко:

– Не продолжай! Я, знаешь ли, такая скромная, такая скромная бываю в некоторых случаях. Милый Рич, моя подруга Элеонора послала отыскать тебя.

– Ты отыскала, – сообщил я и жадно раздел ее взглядом, подумал и не стал одевать. – Можешь броситься мне на шею. Обещаю не отбиваться.

Она расхохоталась, милые ямочки на щечках стали глубже.

– Нет-нет, я по другому делу. Она сейчас во-о-он в том павильоне. Понял?

– Понял, – ответил я.

Она подождала, я стоял и с удовольствием смотрел на нее, так и не сумев заставить себя вернуть ей платье, наконец она сердито топнула ножкой в изящной туфельке. Я озадаченно посмотрел на ногу, на туфлю, потом на ее милое личико.

– Что ты понял? – переспросила она с недоверием и мило наморщила носик.

– Что она во-о-он в том павильоне, – послушно ответил я.

Юдженильда с укоризной покачала головой.

– Это значит, – произнесла она наставительно, – ты должен бежать туда сломя голову!

– От тебя? – спросил я с возмущением.

Она расхохоталась и ухватила меня за руку.

– Надеюсь, – сказала она деловито, – мои родители меня не убьют, что взяла мужчину за руку. Но это ж только за руку, а не за…

– Юдженильда, – перебил я торопливо, – вы слишком невинны, потому помалкивайте, пока не сказали такое, после чего я уже не смогу остановиться.

Она хихикала всю дорогу и заговорщицки сжимала мне пальцы. Павильон приблизился, весь в зеленом плюще, за исключением входа, мы обошли вокруг, я не сразу обнаружил щель в зеленой стене, Элеонора сидит в королевской позе и смотрит в нашу сторону.

Юдженильда хихикнула громче, Элеонора покачала головой, взгляд был холоден и полон неодобрения.

– Иди домой, – сказала она резко. – Рано еще хватать мужчин за руки.

– Так это же за руки, – ответила Юдженильда тоненьким голоском, – а не за…

Мы с Элеонорой прикрикнули в один голос:

– Беги домой!

Юдженильда надулась и пошла прочь, выпрямив спину и покачивая уже вполне созревшими для жадных мужских рук сочными булочками.

Элеонора жестом пригласила меня войти и сесть. Я с поклоном повиновался, она вперила в меня сердитый взгляд.

– Что-то не так? – спросил я.

Она спросила раздраженно:

– Что у вас за шуточки?

– В смысле?

– Насчет лапок гарпий, – сказала она рассерженно, – теперь весь двор судачит!.. В жизни не пробовала такой гадости! И даже не верю, что их где-то едят.

– Где-то едят, – заверил я. – Мир так объемен и разнообразен, что все, что может случиться, – где-то случается. И лапки гарпий кто-то ест. Правда, у этих не лапки, а лапищи…

– Почему то существо на вас напало? – потребовала она. – И почему я только сейчас об таком узнаю? Это не было случайностью, так все говорят.

– Правда?

– Правда, – отрезала она сердито. – Гарпия не кружила, а сразу ринулась именно в окно той комнаты, где находились вы. Хотя ближе были такие же окна.