– Идите. А я посмотрю, все ли звезды на месте. И на прежних ли местах горы после того, как вы там побывали.

Я поспешно поднялся, отвесил поклон попочтительнее, мы всегда почтительны, когда чувствуем виноватость, отступил и быстро пошел из павильона, пока она не сказала чего еще, от чего мужчине отказываться не просто трудно, а как бы неприлично, что ли.

Во дворе уже сдвинули в сторону столы, убрали лавки и стулья. Кочевники хвастливо и гордо демонстрируют свою национальную забаву: драку всех против всех, заодно самоутверждаясь, нам это нужно, в своей способности держать удары и бить в ответ.

Я вспомнил Каталаунский турнир, как я тогда готовился, трясся, как сшибался в яростных схватках, с того времени прошло времени с воробьиный нос, но сейчас смотрю на себя тогдашнего, как на пришибленного, что ничего не понимает, как дурак Киплинга на женщин, сейчас уже умный, эти детские забавы не для меня, перерос, взрослею не по дням, а по часам… или становлюсь осторожнее, что вообще-то близко к трусости, не переступить бы черту…

Горожане в самом деле чем-то похожи на глиноедов: трусливо улыбающиеся и с желтыми лицами наблюдают за дракой. Ни один не осмеливается вломиться в это побоище, даже Ланаян с его людьми остановился вдали и смотрит холодными рыбьими глазами.

Я прислонился к каменным перилам и насмешливо наблюдал за дракой. Иногда и ко мне подбегал кто-то, приняв за одного из своих, я такой же обнаженный до пояса и покрытый сильным ровным загаром, но я успевал среагировать на взмах кулака на столетие раньше, после чего либо чуть сдвигался неспешно, и кулак с хрустом врезался в каменную стену, либо отвечал небрежным тычком, и несчастный отлетал так, будто его лягнул вожак кентавров. Иногда я хватал за шкирку, разворачивал и поддавал под зад ногой, и герой пробегал половину двора прежде, чем успевал затормозить.

На меня обращали внимание все чаще, уже не случайные бросались в атаку. Пару раз я получил по лицу очень сильно, а какая-то сволочь с такой силой ударила в пах, что я взвыл и с чудовищным усилием воли удержал беспечное и беззаботное выражение лица, ведь с балкона смотрят очень заинтересованная Юдженильда и парочка ее подруг.

Кто бросался с кулаками – получал кулаком, кто с палкой – у того отнимал ее и бил ею же по морде, чтобы следы остались. Некоторых швырял о стену, хорошо так шлепаются, как мокрая глина, а потом так же медленно сползают на землю, красота, и все шло как игра, слишком все медленные, то ли из-за выпитого, то ли от обильной еды, но я опережаю настолько, что могу подпустить летящий мне в лицо кулак почти вплотную, а потом качнуться в сторону, и пьяный герой, уже уверенный, что расквасит меня, как гнилую тыкву, летел через подножку, не понимая, что и почему с ним так.

Когда один гад ухитрился больно съездить по уху, я сильным ударом увалил его на землю, а там дал такого пинка, что того подбросило в воздух, словно паршивого кота.

Наконец на меня ринулся Митиндр, которого прочат в победители состязаний, я посерьезнел. Митиндр вообще не принимал участия в общей драке, но сейчас то ли решил испытать лично меня, то ли ему кто-то указал на чужака из другого племени, однако пошел в схватку злой и решительный.

Я был готов, как сам беспечно полагал, но Митиндр трижды врезал по лицу и один раз дал под дых, прежде чем я понял, что это уже совсем не пьяная драка. Разъярившись, я начал бить быстро и точно, лицо Митиндра превратилось в кровавую маску, но он лишь громче ревел и пер на меня, как разъяренный бык.

– Уймись, дурак, – крикнул я. – Чего тебе от меня?

– Ненавижу… – прохрипел он.

– Зря, – сказал я. – Со мной дружить выгоднее.

Но Митиндр, гордый сын степей, выгоды не искал, еще дважды промахнулся, а я ударил не только точно, но и сильно. Он вздрогнул, как подрубленное дерево, выпрямился во весь огромный рост и рухнул навзничь. Его переступали, о него спотыкались, пока не прибежали друзья и не вытащили в безопасное место.

На меня продолжали набрасываться, я чувствовал, как ярость все сильнее бьет в голову, сердце бухает мощно, кровь гремит в ушах, а надо мной зачем-то подбадривающе трубят фанфары. Кулаки мои бьют, как молоты, я уже не встречал нападение, а сам пошел вперед, повергая всех по дороге.

Во дворе постепенно становилось почему-то тише, но кровавая пелена застилает взор, я бил зло и сильно, затем в уши прорезался пронзительный крик:

– Рич, остановись!.. Рич, прекрати!

Я тряхнул головой, кровавая пелена наполовину опустилась с глаз. Сквозь розовый занавес с плавающими красными пятнами проступил двор. Двое телохранителей конунга выставили перед собой копья, во дворе странная тишина, а сам конунг вскочил с кресла, в его руке блистает меч.

Кто-то ухватил меня за руку.

– Остановись!

Я с рычанием выдернул локоть из пальцев Ланаяна. Зрение очистилось, наконец-то увидел за собой дорогу, по которой прошел почти к самому креслу Бадии. Широкий такой тракт, где лежат, постанывая и хватаясь за ушибленные места, не только удалые драчуны, но и трое из телохранителей конунга. Сам он бледен, а в руке подрагивает обнаженный меч.

– Неплохая забава, – прорычал я и взмахом руки стер остатки кровавой пелены с глаз. – Если для детей. Вот только для мужчин такие игры перестают быть играми.

Конунг перевел дыхание, рука его красивым жестом бросила меч в ножны, а сам он выпрямился и мигом из воина превратился в правителя.

– Берсерк, – определил он полностью контролируемым голосом. – Ценный воин. Очень хорошо… Так и не надумал ко мне на службу?

Я покачал головой.

– Нет. Я вольный сын степи.

Он проговорил, тщательно выговаривая каждое слово:

– Я могу найти тебе достойное место и в степи. Ты станешь сотником, когда придешь ко мне. И сотню воинов дам не простых, а отборных удальцов!

Я сделал вид, что заколебался, пробормотал:

– Сотником?

Он едва сдержал вздох облегчения, я видел, какого труда стоило оставаться таким же бесстрастным.

– В первый же день!

– Подумаю, – ответил я и посмотрел ему в глаза. – Если сотником, то… подумаю.

Ланаян почти насильно оттащил меня на другой конец двора. На лице удивление и тревога, то и дело оглядывался, наконец прошептал:

– Зачем?

Я буркнул:

– Как гордый сын степи, ответствую…

Он отмахнулся.

– Да знаю я, какой вы сын степи. Ни разу не теряли головы! А сейчас зачем?

Я вздохнул.

– Не поверишь, но в самом деле потерял. Иногда и такой замечательный умница, как я, та-а-акой дурак! Но спорить с дураком бесполезно – по себе знаю.

Он смотрел недоверчиво, все еще уверенный, что лишь изображал зачем-то ярость, вот так другие о нас иногда думают даже лучше, чем мы о себе, что вообще-то удивительно.