младшему врачу, она стонала, закатывала глаза и напоминала мне, что сделала анализ накануне.

– Сделайте еще раз, – говорил я, заставляя себя улыбнуться.

Неделю спустя я отправил Тима обратно к тому ординатору. Он был бледен и вял, у него немного поднялась температура. У него не было острого недомогания – он мог встать, одеться, ходить на групповую терапию и даже пытался пинать мяч в зоне отдыха. Но он был вялым, у него не было энергии, а потом у него началась ночная потливость.

Мы снова отвезли Тима в больницу общего профиля, и ординатор пришел его осмотреть. Я предложил им положить его в палату, чтобы провести тщательное обследование.

Врачи снова взяли кровь. Они провели все анализы, какие только могли придумать. Не появилось никаких новых симптомов, только упрямая немного повышенная температура.

А затем они сделали то, что делают все хорошие медики в подобных ситуациях. Они уцепились за спасательный круг, обратились, так сказать, к помощи зала – они провели междисциплинарную встречу, на которой вопрос обсуждают все люди в белых халатах. Это был впечатляющий состав, и у них, должно быть, было суммарно 400 лет опыта со всего мира. Постоянно упоминали лишь об одном диагнозе.

– Туберкулез, – говорили они.

Я кивнул. В этом был какой-то смысл.

– В этом нет сомнений, – заверили меня.

Я увидел миссис Роколл и сообщил ей хорошие новости. Не поймите меня неправильно, туберкулез – это не самый лучший диагноз, но, по крайней мере, мы знаем, с чем имеем дело.

– Он умрет, доктор. Клозапин ему не подходит.

К счастью, я знал лучше и заверил ее, что с ним все будет в порядке. Но все же обсудил ситуацию со старшими коллегами. Все пришли к консенсусу, что надо продолжать прием клозапина.

Но Тиму становилось хуже, и, когда я снова навестил его, состояние его стало совсем плохим, несмотря на то, что он принимал множество антибиотиков, о многих из которых я даже не слышал. Это был медицинский эквивалент «Доместоса» – убивает все известные микробы.

Миссис Роколл снова написала мне, а потом позвонила.

– Он умирает, доктор.

Я поговорил с Тимом и был с ним совершенно откровенен.

– Я беспокоюсь, что вам не становится лучше.

Он знал, что ставки высоки, но все равно очень хотел продолжить прием клозапина.

– Я не хочу возвращаться к прошлому, – искренне сказал он.

Я еще раз разъяснил все основательно, но было ясно, что он осознает свое решение и понимает его важность. Итак, я вернулся в кабинет и снял трубку. Я снова перечитал статьи, много консультировался с коллегами, а потом позвонил своему другу, ординатору.

– Как у него дела? – спросил я.

– Пятьдесят на пятьдесят, – сказал он.

Друг был не из тех, кто смягчает свои слова. Именно тогда я принял решение отказаться от приема клозапина.

И не потому, что миссис Роколл попросила меня об этом, хотя она сильно давила на меня. Забавно, ведь Тим ударил меня именно потому, что я назначил ему клозапин, а теперь по иронии судьбы мы поменялись местами, и он умолял меня продолжить лечение. Он знал о рисках и соглашался с ними.

– Меня лечат от туберкулеза. Лейкоциты в норме. Прекращение приема клозапина не поможет. В любом случае мне сказали, что туберкулез лечится довольно долго.

Тим пытался успокоить меня, но к этому моменту я уже пообщался с коллегами-психиатрами, медиками, иммунологом и фармакологом, и знал, что они тоже высказывали опасения по поводу клозапина и пневмонии, а также по поводу иммуносупрессии, которая не связана просто с количеством лейкоцитов.

С Тимом по-прежнему круглосуточно находилась медсестра, которая следила за его психическим состоянием, и я знал, что произойдет, если я прерву прием клозапина. Состояние людей может быстро ухудшиться, даже в течение нескольких дней, и я по опыту знал, что, если у Тима снова начнется ярко выраженный психоз, мы, вероятно, не сможем держать его в больнице общего профиля, и он будет слишком подвержен паранойе, чтобы принимать лекарства, которые ему дают люди в белых халатах.

Итак, я решил. Прием клозапина прекратился в четверг. В пятницу пациент стал беспокойным, несмотря на то что принимал новый коктейль из успокаивающих нейролептиков. В субботу пациент стал подозрительным. К понедельнику я увеличил дозу бензодиазепинов просто для того, чтобы уменьшить стресс, который он испытывал при отмене лекарства. Он слег в постель, слишком слабый, чтобы встать.

Я снова пошел к нему в среду. Он находился в палате с медсестрой, сидевшей снаружи, у двери. Он был в липком поту и сказал мне, что врачи пытались убить его. В четверг медики, ухаживающие за ним, позвонили мне и сказали, что за последние двадцать четыре часа его состояние сильно ухудшилось. Они делали для него все, что могли.

Я позвонил его матери, и мы договорились встретиться на следующий день. В выходные у него был день рождения, и она планировала привезти ему подарки.

– Я отвезу вас в больницу, после того как мы встретимся, – сказал я.

Звонок от медсестры, сидевшей с ним, поступил в 10 часов утра в пятницу.

– Я больше ничего не могу сделать для него. Реанимационная бригада пыталась спасти его больше тридцати минут. Я возвращаюсь в подразделение. Мне очень жаль, Бен, – сказал она.

Я посидел в одиночестве несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Я уставился на пол, на который упал, когда Тим ударил меня, и рассеянно потер щеку.

– Доктор Кейв, – сказала секретарша по телефону. – К вам пришла миссис Роколл.

Я позвонил Элейн и пошел к регистратуре. Миссис Роколл держала две огромные сумки, наполненные подарками. Я проводил ее в комнату для опросов, где нас теперь ждала Элейн.

– Я думала, мы едем в больницу, чтобы навестить его, – сказала миссис Роколл.

А потом она увидела мое лицо и остановилась как вкопанная. Мне не нужно было ничего говорить, она знала, что произошло.

ЛЮДИ ВСЕГДА ЗНАЮТ: ТЕЛЕГРАММА В ВОЕННОЕ ВРЕМЯ, ПОЛИЦЕЙСКИЙ У ДВЕРИ, МЕДСЕСТРА, ОТВОДЯЩАЯ ВАС В БОКОВУЮ КОМНАТУ, И ЛИЦО ДОКТОРА.

– Мне так… – начал я, но не смог закончить фразу. Мне пришлось заставить себя сдержать эмоции. Она должна была это услышать. – Миссис Роколл, Тимоти умер час назад. Мне очень жаль.

Я сел. Она смотрела на меня дольше, чем обычно, и медленно склонила голову… Я увидел, как слезы тихо текут по ее щекам.

– Он был моим единственным ребенком.

Мы сидели с ней и плакали все вместе.

– Доктор Кейв, сестра Элейн. Пожалуйста, не могли бы вы помолиться со мной.

– Конечно, – сказал я.

О таком меня