— Вам нехорошо? — испуганно уставилась на него Инга. — У вастакое странное лицо.

Это у вас, госпожа Куценко, лицо странное, подумал Фандорин.Прежнее, со школьной фотографии, было не таким красивым, но куда как лучше этойкукольной мордашки.

И в эту секунду магистру истории было третье озарение, самоежуткое из всех.

* * *

Выйдя из ворот усадьбы, он молча положил в багажник «волги»дешевый чемоданчик с яркими наклейками.

В машине играла музыка. Мира сидела, забившись в угол, вовсе глаза смотрела на Николаса.

— Что, просто отдали вещи, и всё? — спросила она со страхомв голосе.

— Поехали, — велел он шоферу и отвернулся, потому что нехватало мужества смотреть ей в лицо. — …Там одна Инга. Отдала — даже неспросила, зачем мне твои вещи. Сказала, Мирату будет тяжело их видеть… Онадумает, тебя убили.

«На ковре-вертолете мимо ра-ду-ги мы летим, а вы ползете,чудаки вы, чудаки!» — пело радио. Хорошо, что громко — водителю слышатьразговор было ни к чему.

— А… он? Он где?

— Уехал на химкомбинат, — кашлянув, ответил Фандорин.

И наступило молчание. Минут, наверное, через пять Мирандапроизнесла неестественно спокойным тоном, словно пытаясь уяснить условиязадачки:

— Значит, так. Сначала у меня никого не было. Потом у меняпоявился отец. Потом оказалось, что мой отец — гнойный урод, который променялсвою дочь на гребаный химкомбинат.

— «Гребаный» — скверное слово, еще хуже, чем простой мат, —сказал Николас, потому что еще не решил, нужно ли говорить девочке правду.

Осторожно посмотрел на нее, увидел воспаленно блестящиесухие глаза. Понял, что нужно.

— Он безусловно урод, но всё же не до такой степени, чтобпроменять собственную дочь на контрольный пакет акций. Куценко тебе не отец.

— А кто? — все тем же безразличным голосом поинтересоваласьона.

— Он… шахматист, вот он кто. И, подсев к воспитанницепоближе, Фандорин объяснил ей смысл разработанного Миратом Виленовичемферзевого гамбита, в котором Мире отводилась роль жертвенной пешки.

Удивительно, но зловещий рассказ подействовал на пешкуживительным образом. Помертвевшее лицо девочки сначала обрело нормальный цвет,потом порозовело, а под конец запламенело яркими пятнами. Брови сдвинулись,ясный лоб нахмурился, а глаза смотрели уже совсем не жалобно.

— Ах, вот он со мной как! Ну, гад! — воскликнула она, сжавкулачки.

— И обманщик, — криво усмехнулся Фандорин. — Только, знаешь,с тобой он еще поступил не самым худшим образом. Ты знаешь историю про то, какон добился Ингиной любви?

— Да, она мне рассказывала. Мы сидели вечером вдвоем, онавыпила и рассказала. Объясняла мне, что такое большая любовь.

Николас передернулся:

— На мой вкус, чересчур большая. Я уверен, что и это былашахматная партия. Гарде королеве. Ему мало было… ну, вступить с ней вотношения. Похоже, она, действительно, была мечтой всей его жизни, но он хотелвладеть не только ее телом, но и душой. Очень трудно, почти невозможнозаставить, чтоб тебя полюбили. Но Куценко волшебник, он сумел. Сначала, правда,пришлось королеву немножко изуродовать, но потом он это поправил, руки-то унего золотые. А что яичники вырезал, так это чтоб она только его одного любила,на детей не рассеивалась. Конечно, доказательств нет, но я уверен, что всяистория со смертельной болезнью — выдумка. Сам, в собственной клинике, сделаланализы, сам поставил диагноз, сам оперировал. Просто чемпион мира по шахматам!

Девочка слушала с раскрытым ртом. Потом закрыла рот,постучала таксиста по плечу.

— Едем назад! Поворачивай!

Тот затормозил, раздраженно обернулся:

— Алё! Вы чего, с дуба попадали? Сговорились за три сотни доцентра. А тут сюда поверни, торчи там полчаса, потом опять разворачивай. Так непойдет.

— Сто баксов, — сказала Мира. — И всё, засохни. Крутибаранку!

Шофер немедленно засох. Рванул с места, развернулся черездвойную полосу — только камешки из-под колес полетели.

— Что ты задумала? — всполошился Николас. — Ты хочешьвернуться в Утешительное? Но зачем?

— А чего это я должна уезжать из своего дома? — процедилаона, сузив глаза. — Я законная дочь Мирата Виленовича Куценко, у меня и паспортновый. Про нас с папочкой вся страна знает.

— Ты… Ты хочешь ему отомстить?

— Обманщикам и гадам спуску давать нельзя, — отрезалаМиранда. — Что он, мразь, со мной хотел сделать? И сделал бы, если б не ты! А сИнгой? Изрезал лицо, утробу искромсал, да еще мозги выпотрошил, в болонкупревратил! Нельзя, чтоб такое даром сходило!

Фандорин схватил ее за руку:

— Ты хочешь рассказать Инге? Не смей! Да она и не поверит!

— Конечно, не поверит. Сначала. А потом припомнит, как всёбыло, и задумается. Будет смотреть на него и гадать: правда или не правда? —Миранда мечтательно улыбнулась. — Он ее одну любит, больше всего на свете? Таквот хрен ему. Ты сам меня учил, помнишь? Ну, когда мы про Джека Потрошителяспорили. Со злом надо бороться, пасовать перед ним нельзя.

Он взволнованно затряс головой, боясь, что не сумеет сейчаснайти нужных слов.

— Послушай… Ты ведь уже взрослая, ты умная, ты должна этопонять! Человеку только кажется, что он борется со злом, которое вовне. Насамом деле он борется со злом в самом себе, преодолевая свои собственныемалодушие, корысть, эгоизм! Победа над злом — это победа над плохим в самомсебе. Вот почему когда зло побеждают нечестными, недостойными способами, этоникакая не победа, а поражение. Потому что зло извне перемещается внутрь тебя,и получается, что оно победило, а ты проиграл! Черт, я путано говорю! Ты меняпонимаешь?

Мира помолчала, глядя на него исподлобья.

— Ладно. Сегодня ей не скажу…

Было ясно, что большего от нее не добиться. Фандориноткинулся назад, закрыл глаза. Какой тяжелый, нескончаемый день, думал он,чувствуя себя постаревшим на десять лет..